Артамошка Лузин. Албазинская крепость - [146]

Невиданное упорство осажденных разгневало и опечалило Синь-готу. Недоумевал он, откуда у русских такое упорство, сила и запасы еды. Синь-готу созвал вожаков.

В это время в Албазинской крепости из сырых ям и камор выходили жонки, Степанида, собрав их, говорила, заикаясь и едва дыша:

— Китайцев надобно сломить лукавством… Стоять им возле Албазина опасливо, вот-вот зима скует корабли…

Плакали жонки без слез, худоба высушила. Седая, желтолицая, с провалившимися пустыми глазами, жонка Елизариха высохшими пальцами, словно крючьями, вцепилась в волосы Степаниды: заголосила:

— Душегубица!.. Ярофеева наказчица!.. Сыночка моего сгубила!.. Ой! Смертушка!.. Бейте ее, бабы!

— Винись!

Степанида пала перед жонками на колени, вмиг встала, выпрямилась, поседевшую без времени прядь откинула и мутными глазами оглядела жонок:

— А Ярофеюшку, жонки, не шевелите!.. Кости его не трогайте!.. О том молю!..

Жонки отшатнулись. Разошлись по своим норам.

…Небо чисто, звезды ясны, шумит над тайгой ветер. Степанида вскидывает руки вверх:

— Вразуми!.. Силы дай!..

Бросается бегом в камору, хватает восковой огарок, выбивает искру. С огарком крадется в амбарную подклеть. Ползет по сырым половицам, шарит по углам. Сыскав горстку пшена, жадно сгребает в холщовый плат. Из щелей старательно выскребает щепотку муки, бережно ссыпает в горсть. Обшарив подклеть, ползет в другую. Замечает следы пальцев: кто-то до нее ползал, в щелях выискивал крупицы.

Занимается заря. Степанида, ослабев, падает у порога подклети, засыпает, прижав к груди узелок. Огарок гаснет. Под половицами возятся и пищат крысы.

Снится Степаниде: ломая ворота крепости, китайцы острыми крючьями срывают бревна. Она вскакивает, крысы шарахаются с шумом. Степанида, зажав узелок, бежит в свою камору. Из-под пола вытаскивает тайный запас, что хранила для Ярофеюшки, все ссыпает до единой горсточки в квашонку.

…К полдню приготовила Степанида большой пирог. Позвала жонок, говорила:

— Сготовила, жонки, китайцам подарок… Подарок тот не простой: на слезах замесила, кровью обрядила, горем начинила…

Жонки тянулись к пирогу, готовы выхватить и разорвать на куски.

Степанида пирог спрятала. Отобрала пять жонок, что помоложе да покраше. Надели они новые платья, а чтоб скрыть бледность и худобу, сняли пунцовый оклад с иконы и разварив его в кипятке, щеки нарумянили.

Казаки открыли ворота, проводили жонок до второго вала.

Вскинув белый платок, жонки, притворно веселясь, шли к берегу Амура, к китайскому богатому шатру.

Китайцы выслали навстречу двух конников. Конники жонок остановили. Ждали жонки долго, пока с корабля сошел со свитой Синь-готу.

Он принял жонок ласково. Степанида подала Синь-готу пирог:

— Прослышали мы, что терпишь нужду голодную… У нас же запасы многие… Оттого дарим пудовый пирог. В лихой беде и враг жалости достоин…

Синь-готу оторопел, кусал ус, обиженно моргал глазами, молча пирог взял, передал слугам. Заговорил торопливо, нескладно, но гордо:

— Ложь!.. Недостатков в еде нет!.. За ваши подарки шлю отдарки!..

Степанида и жонки улыбались, кланялись Синь-готу, от подарков лукаво отговаривались, хвастаясь обилием запасов. Синь-готу торопился показать свои запасы; он приказал немедля послать в крепость пшено, рис, мясо, сушеную рыбу, горох и многое иное. Степанида учтиво кланялась, жонки тоже.

Китайцы албазинских жонок отпустили не как людей покоренной крепости, а как на бою равных. Заперся Синь-готу в корабельной каморе и на зов не откликался, убедился: крепость не взять. Страшили наступающие холода и первые заморозки. Средь его воинов, одетых в летние одежды, стоял ропот, и Синь-готу понимал, какая нависла угроза. Удивлялся он храбрости и противоборству албазинцев. Сокрушался: ведь людей разных кровей ломала маньчжурская рать, сносила начисто селения, города, крепости. Делила его рать добычу: и жен, и детей, и скот, и юрты. Такова участь непокорных китайцев, черных монголов, степных татар, эвенков и иных народов, которые осмеливались поднять лук и меч против великого богдыхана — властелина Серединного царства. Отчего сила русская столь велика и несокрушима? Отчего крепость их огонь не пожирает, пушечные ядра плохо рушат стены и башни? Отчего десять храбрых маньчжурских конников трусливо шарахаются и, обезумев, бросив копья, мечи и луки, падают сраженными, завидев страшные глаза краснобородого русского?

Боялся Синь-готу богдыхановой немилости.

В полдень прискакал к нему посланец от богдыхана. Богдыхан повелевал войну прекратить, крепость Албазин немедленно оставить и с войсками уйти. Синь-готу бегал из угла в угол по каморе, сжимал голову ладонями: он пытался разгадать тайный смысл богдыханова приказа. А приказ тот пришел неспроста. В Пекин приехал гонец из Москвы с грамотой, извещающей о скором прибытии важного посла от царя великого Русского царства для переговоров. Богдыхан и его близкие люди и мудрейшие советчики помнили смелого и неуступчивого Спафария. И хотя безмерна была надутая гордость владыки Китая, а Спафарий, достойный русский посол, умерил их гордость, заставил увидеть в России могущественное государство. О храбрости русских воинов богдыхан судил по албазинцам, сломить которых Синь-готу не сумел, хотя привел под крепость большую армию и флот во главе с тремя желтыми знаменами отборных маньчжуров — надежды и опоры богдыхана. Храбрость албазинцев, их ратные победы на Амуре отрезвили голову богдыхана и его хвастливых вельмож.