Аршин, сын Вершка - [5]

Вспомнив, раз обошёл вокруг ведра, покосился, но даже ягодки не взял. Второй раз обошёл - понюхал только, а на третий решил себя за такую выдержку вареньицем попотчевать. Вознаградить за своё долготерпение.

- Ты ведь обещал не трогать! ~ вскричала мать, когда вернулась в дом и увидела пустое ведро.- С чем же мне теперь пироги печь?

- Я целый день не трогал, даже близко к варенью не подходил, а потом на радостях, что слово своё сдержал, решил отведать и сам не заметил, как до дна всё вычерпал, - оправдывается Аршин, вытирая ложку о штаны, а пальцы - о волосы.

И смотрит одним глазом, другой прищурив. Отец подумал, что сынок от удовольствия жмурится, потому и ругать его не стал, объяснив Дарате:

- Ясновельможный пан Яцкус не ложкой - лопатой мёд черпал, и то ничего, как бык здоровый был, только, бывало, когда солнышко пригреет, вся сладость у него на лысине и выступит, букашки всякие слетаются. Он на тот случай воронье перо втыкал в шляпу. Шмелей пугать.

На следующий день Аршин снова одним глазом смотрит. И на третий, и на четвёртый так же, пока наконец Вершок не встревожился:

- Никак, ты снова придумал что-то?

- Как ты учил, так я и делаю: одним глазом смотрю, другой на старость берегу. Тут уж мать всполошилась.

- Где твой ум? - накинулась Дарата на мужа. - Калекой ребёнка вырастишь!

- Много ты понимаешь,-не сдавался Кризас.- Помню, у того же пана Яцкуса на носу очки сидят, на брюхе бинокль болтается, а как выйдет, бывало, сов стрелять, всё равно один глаз зажмурит. Видно, такой фасон у панов.

Слово за слово - поссорились. Замолкли и сидят будто воды в рот набрали: отец заговорит ~ мать ни гугу в ответ; мать голос подаст - отец отмалчивается.

Точно мышь на крупу, надулись оба. Неделю молчат, вторую не разговаривают, третью... Кризас взял лучину, зажёг и давай под кроватью вчерашний день искать.

Не столько ищет, сколько старуху дразнит.

- Ты чего там шаришь? - первой не вытерпела Дарата. - Того и гляди, избу спалишь.

- Да всё думаю, может, твой язык найду, - засмеялся Кризас. - Ты ведь уже третью неделю без языка ходишь.

Ничего не ответила жена, но затаила обиду на мужа. Как баранку впрок отложила.

Дразнил, дразнил Кризас Дарату, наконец старуха не выдержала, отыскала гвоздь, молоток и высматривает на стене местечко поудобнее.

- Ты что делать собираешься? - забывшись, осведомился Вершок.

- Язык твой прибить хочу, чтоб не болтался,- расквиталась за прошлое жена.

Мать с отцом ругаются, Аршин слушает да на ус мотает, выжидая, чем это всё кончится. А когда родители про варенье вспомнили и снова за сына принялись, он им так ответил:

- Ну что вы можете мне сказать, если одна без языка разгуливает, а у другого гвоздём прибит?

От этих слов старик покрутил головой и за шапку взялся.

- Я в твои годы старшим не грубил, - буркнул сыну, прежде чем уйти.

-Ас каких лет начал? - заинтересовался Аршин.- Раньше или позже, чем ясновельможный пан Яцкус?

Старик выскочил за порог да так дверью хлопнул, что с потолка костра посыпалась, а старуха в слезы;

- Я вот сиротой росла, чужим людям и то не смела говорить такое...

- Я тоже сиротой хочу быть, - надул губы Аршин.

- Почему, сыночек, почему, ненаглядный мой? - вскинулась мать.

- Потому что никто меня тогда мучить не будет... Бу-у-у! - заголосило дитя.

Тут и мать поскорей платок на голову. Свадебный, только молью посередке траченный.

ЗАЧЕМ СЛОНУ УШИ?

Чем больше ел, тем толще становился Аршин. Пухнул как на дрожжах. Родители ни белья, ни одежды напастись не могли на него. Только сошьют, принесут домой, обрядят сыночка - смотришь, через день обновка по всем швам трещит, локти рваны, колени драны, спина пополам разлезлась. С плеч да в печь.

Однажды отец повёл сына в сельмаг ботинки покупать, самые большие выбрал. Пятьдесят последнего размера!

Аршин втиснул ногу, прошёлся по магазину, ногами повертел и радуется:

- Ух ты, красивые-то какие!

- Не в красоте толк,- наставляет отец, отсчитывая последние деньги.Важно, чтобы хороши были.

- Хороши, хороши, - чуть не плачет Аршин.

- Покажи, где палец, где пятка? - проверяет отец.

А сын подмётками скрипит, сам улыбается сквозь слезы и нахваливает:

- И блеск, и треск - до чего же хороша обувка!

- Вправду хороша? - последний раз спрашивает отец.

- Лучше некуда!

Заплатили денежки и ушли. Не успели до дому дойти, как Аршинов палец наружу вылез. Будто нож из ножен распоротых. Отец за голову схватился:

- Я же говорил - малы, не хороши тебе!

- Башмаки-то хороши, - отвечает сын,-только палец великоват, - и дальше пошёл, прихрамывая.

Ничего ему Кризас на это не сказал, опасаясь, как бы самому нахлобучки дома не было за такую покупку. Но Дарата даже не глянула на башмаки. Ей не терпелось примерить сыну новую одёжу - широкую, свободную, мешковатую, правда, малость, так она и впрямь была из мешковины, самой прочной. Собака не прокусит.

Только выбежал Аршин за дверь, глядь, тут же назад идёт весь измазанный, оборванный. Как чучело гороховое.

- О господи! - напугалась мать.-Где ты так изодрался?

- По заборам лазил.

- А измазался где?

- Дворец лепил.

- А меня там вылепил? - просветлел отец.