Арсен Люпен против Херлока Шолмса - [12]

Вдруг раздался смех. Шеф Сюртэ веселился от души.

— Люпен! Всегда и везде Люпен! Только Люпен!

— Он там, где он есть, — обиженно отчеканил Ганимар.

— Нужна же хоть какая-то причина его возможного присутствия, — заметил господин Дюдуи, — а в нашем случае причина-то как раз и не ясна. Секретер никто не взламывал, бумажник не украли. Даже золото и то осталось на столе.

— Пусть так, — воскликнул Ганимар, — но знаменитый бриллиант?

— Какой еще бриллиант?

— Голубой бриллиант! Знаменитый бриллиант, служивший украшением французской королевской короны, который затем герцог д'А… передал Леониду Л…, а после смерти Леонида Л… выкупил барон д'Отрек в память о страстно любимой им знаменитой актрисе. Такие вещи прекрасно известны мне, как старому парижанину.

— Если так, — заметил следователь, — коль скоро мы не найдем голубой бриллиант, станет ясной причина убийства. Вот только где искать?

— Да на пальце господина барона, — ответил Шарль. — Он носил голубой бриллиант на левой руке и никогда с ним не расставался.

— Я видел эту руку, — заявил Ганимар, подходя к покойному, — смотрите сами, здесь только простое золотое кольцо.

— А с тыльной стороны ладони? — подсказал лакей.

Ганимар разжал сцепленные пальцы. Действительно, перстень был повернут оправой внутрь, и в этой оправе сверкал голубой бриллиант.

— Ах, черт, — ошеломленно прошептал Ганимар, — теперь я уже ничего не понимаю.

— Значит, не будете больше подозревать Люпена? — хихикнул господин Дюдуи.

Ганимар помолчал, размышляя, прежде чем возразить нравоучительным тоном:

— Именно когда перестаешь что-либо понимать, начинаешь подозревать Люпена.

Таковы были первые результаты расследования, проведенного на следующий день после этого странного убийства. Туманные, противоречивые версии, и в дальнейшем следствие не внесло ни ясности, ни логического объяснения. Нельзя было сказать ничего определенного о таинственных появлениях и исчезновениях Антуанетты Бреа, равно как и Белокурой дамы, и так и не удалось узнать, кто была это загадочное создание с золотистыми волосами, совершившее убийство барона д'Отрека и не пожелавшее снять с его пальца знаменитый бриллиант из французской короны.

И поскольку росло любопытство к этой драме, она представлялась уже в глазах толпы каким-то величайшим преступлением.

Наследники барона д'Отрека только выиграли от подобной огласки. Они устроили в особняке на авеню Анри-Мартен выставку вещей и мебели, предназначенных к продаже с аукциона в зале Дрюо. Мебель вовсе не была старинной, да и не отличалась изысканным вкусом, вещи не представляли никакой художественной ценности, но… в центре комнаты на возвышении, покрытом гранатовым бархатом, под стеклянным куполом, охраняемый двумя агентами, мерцал голубой бриллиант.

Великолепный, огромный бриллиант, несравненной чистоты и такой голубой, как отражающееся в прозрачной воде голубое небо, как сверкающее голубизной белое белье. Им любовались, приходили в восторг… и тут же с ужасом взирали на спальню жертвы, на то место, где совсем недавно лежал распластанный труп, на паркет, с которого убрали окровавленный ковер, и особенно на стены, на толстые стены, сквозь которые удалось пройти преступнице. Люди проверяли, не вращается ли мраморная каминная доска, не скрывается ли в лепнине зеркал какой-нибудь механизм, открывающий потайной ход. И представляли себе разверстые стены, глубокие подземные ходы, выходы в сточные колодцы, катакомбы…

Продажа бриллианта состоялась в зале Дрюо. Давка была невообразимая, и аукционная горячка буквально доходила до безумия.

Там была вся парижская публика, любители больших распродаж, покупатели и те, кто делает вид, будто может что-то купить, биржевые дельцы, артисты, дамы из всех слоев общества, пара министров, итальянский тенор, даже изгнанный король, который, желая упрочить свой кредит, соизволил весьма значительным тоном, хотя голос и дрожал, назвать сумму в сто тысяч франков. Сто тысяч франков! Напрасно он беспокоился. Итальянский тенор тут же рискнул ста пятьюдесятью тысячами, а член общества французов выкрикнула: «Сто семьдесят пять!»

Однако, когда сумма дошла до двухсот тысяч франков, претенденты на покупку стали понемногу рассеиваться. На двухсот пятидесяти пяти их осталось только двое: крупный финансист, король золотых приисков Эршман и графиня Крозон, богатейшая американка, чья коллекция бриллиантов и драгоценных камней получила всеобщую известность.

— Двести шестьдесят тысяч… Двести семьдесят… двести семьдесят пять… восемьдесят… — выкрикивал распорядитель аукциона, поочередно поглядывая на обоих претендентов. — Двести восемьдесят тысяч, мадам… Кто больше?

— Триста тысяч, — шепнул Эршман.

Наступила тишина. Все глядели на графиню де Крозон. Та, улыбаясь, хотя бледность лица выдавала ее волнение, поднялась и оперлась руками о спинку впереди стоящего стула. Она знала заранее, да и никто из присутствующих не сомневался, что поединок неизбежно закончится в пользу финансиста, чьи капризы легко могло удовлетворить полумиллиардное состояние. И все-таки графиня произнесла:

— Триста пять тысяч.

Снова стало тихо. Все взгляды повернулись к золотодобытчику в ожидании его слова. Ну вот сейчас он набавит, причем по-крупному, даст окончательную цену.