Ароматы - [10]

Морис почувствовал невольное презрение сына и начал обращаться с Арманом строже. Заставая его в минуту рассеянности, он резко замечал: «Нечего витать в облаках! Спустись-ка на землю и работай».

Арман, не слушая попреков, думал о том, что у него иная участь, чем у отца, — он создаст парфюмерию Жолонэй.

По утрам Арман приходил в лабораторию на час раньше отца: ему нравилось проводить это время без надзора, работая самостоятельно. Он шел по бульвару к улице Шамброн и воображал, что идет в собственный салон. Его лицо было таким счастливым, что многие женщины, глядя на него, оборачивались. Он тоже замечал каждую из них, обращая внимание на платье, прическу, чутко улавливая запах тела и духов.

В это осеннее утро 1931 года Арман заметил, что улыбнувшаяся ему девушка одета в слишком тонкое для прохладной погоды манто. «Скоро она наденет шубку», — подумал он, проходя мимо.

Придя в лабораторию в превосходном расположении духа, сняв пальто и надев белый халат, он принялся за работу — нужно было изменить формулу духов, чтобы на той же основе создать туалетную воду. Он почти закончил, когда в его комнату вошел Морис с двумя листочками мягкой бумаги с влажными пятнами и протянул их Арману:

— Скажи, что ты думаешь об этих запахах?

Арман удивился: отец никогда не обращался к нему за советом. Так, может быть, это экзамен? Арман понюхал каждую бумажку, потом снова понюхал первую.

— Запах слишком тяжелый, он будет утомлять, — констатировал он.

Второй запах был более тонким, с восточной нотой, в нем чувствовался отзвук герленовского «Шалимара».

— Здесь нет основы, нет телесности, он словно хилый ребенок с большой головой. А главное, по-моему, он нестойкий…

— Ерунда! — рассердился Морис. — Ты слишком критичен. В отношении первого ты, может быть, и прав, но второй хорош.

— На мой взгляд, оба не годятся, — настаивал Арман.

— Упрямство тебя погубит. Я знаю, что говорю, потому что опираюсь на жизненный опыт и доверяю ему.

— А я доверяю своему обонянию, — возразил Арман.

Отец, выпрямившись во весь рост, хотел снова обрушиться на Армана, но в это время открылась дверь и в комнату быстро вошла Шанель.

— Добрый день, джентльмены! — сказала она по-английски.

Морис склонился и поцеловал ей руку. — Надо что-то сделать с вашими усами, — ласково пошутила она. — Ужасно щекочут. А вы как поживаете, циветовый котик? Почему мрачный, словно туча? ну, я к вам на минутку. Принесите пробные флаконы, приготовленные для меня.

Морис вышел и принес три флакона: в двух были ароматы, которые он давал нюхать Арману, а в третьем главенствовала зеленая нота.

— Неплохо, — сказала она, понюхав, — но для меня этот аромат слишком свежий и молодой, он хорош для девушек, а не для женщин. Поработайте над ним.

— Хорошо, мадемуазель.

— А этот запах слишком тяжел, окутывает, словно бархатное покрывало, — сказала она, понюхав третий флакон. — Нет, подождите. Сейчас запах был, и вот я его уже не чувствую. В нем нет стойкости, это мимолетное впечатление. Он исчезает, словно дымовая надпись, вычерчиваемая в воздухе самолетом. Воздушная реклама.

— Мы постараемся сделать так, как вы хотите, мадемуазель…

Арману неприятно было видеть провал отца и слышать униженные нотки в его голосе.

— Да, постарайтесь. Я хочу что-то такое же свежее, как первое, но более серьезное. Для современной, независимой женщины — откровенное, искреннее и вместе с тем властное! Королева, скачущая верхом…

— Как это поэтично! — восхитился Морис.

— А название — «Воздух Шотландии», — ввернул Арман, знавший, что Шанель любит верховую охоту в Шотландии.

— Превосходно! Ай да мальчик! Ах, будь вы постарше и побогаче… — мечтательно сказала Шанель. — До свидания, джентльмены, — через полминуты стук каблучков раздавался уже за дверью.

— Куда это ты? — мрачно сказал Морис, увидев, что Арман убирает материалы со своего лабораторного столика. — Будем работать ночью!

— Нет, отец. Лучше начать утром на свежую голову.

— Ты сделаешь так, как я велел!

— Нет, — твердо сказал Арман. Приказы отца ничего больше не значили для сына. Арман решил, что время подчинения для него миновало, и гневные возгласы Мориса воспринимал не как львиный рык, а как жалобное блеяние козленка.

— Ты работаешь на меня, и ты мне подчиняешься! — кричал отец, яростно и растерянно глядя на Армана. Тот снял белый халат и клеенчатый передник.

— Ошибаешься, я больше на тебя не работаю. Я ухожу и завтра не вернусь. Я ухожу совсем и буду работать самостоятельно.

— Ты сошел с ума!

— Нет, я давно это обдумал. А ты упустил свой шанс, забыв, что «золотой нос Жолонэй» приносит богатство только тому, кто работает на себя. Почему ты не открыл собственный салон?

Лицо Мориса стало мертвенно белым. — Ребенок. Безумец. Ты еще ученик, подмастерье, а думаешь, что знаешь все на свете.

— Что знаю, то знаю. Плоды дает только свободное творчество, а не подневольный труд. У меня есть дар, особый дар, как у алхимика, и я могу преображать парфюмерные эссенции в золото аромата.

Морис дрожал от гнева. — А кто будет платить за твою «алхимию»? Кто будет субсидировать твои безумные замыслы? От меня ты не получишь и медного су, так и знай! Пойдешь плакаться мамочке? И ей не позволю. Никогда, ничего ты от меня не получишь. Ты разбил мои надежды, я отрекаюсь от тебя!