Аромат теней - [86]

— Ага. — Она плотнее закуталась в свой платок, — теперь ты начинаешь понимать, что движет Уорреном. Он больше заботится обо всем человечестве, чем об отдельных людях. Для него главное — чтобы оставались в равновесии чаши вселенной. Выбор, наш или смертных, — это вторично.

Я отшатнулась.

— Но это… безжалостно.

— Ну, в прошлом Уоррена было такое, что делает жестокость добродетелью, — заявила Грета и, прежде чем я успела спросить, о чем она, подняла руку и покачала головой. — Но не мне об этом рассказывать. К тому же как можно не стать безжалостным, если имеешь дело с врагами, для которых смертные — всего лишь пешки на шахматной доске?

Она смутилась, осознав, что именно так я себя и чувствую, и виновато улыбнулась мне.

— Но есть и такие, кто мыслит, как ты. Они думают о смертных: «Они всего лишь на одну ступень ниже меня на шкале эволюции». Но отрядом командует Уоррен, а не они.

Теперь, когда я больше знала об Уоррене и о мере его ответственности, его действия казались более разумными. Поставила бы я отряд выше себя? Вероятно, нет. Поэтому у меня и нет такого выбора. Соглашусь ли я с тем, что жестокость может быть добродетелью? Вероятно, нет. Поэтому Грета и не рассказывает мне о прошлом Уоррена.

Я вздохнула.

— И Чандра одна из них, — высказала я догадку.

— А, Чандра. — Грета медленно кивнула. — Она совершенно ясна, верно?

— Когда мы встретились, я приняла ее за мужчину.

Грета поморщилась.

— Ну, ты бы все равно ей не понравилась… даже если бы приняла ее за мисс Америки. Прежде чем стало известно о тебе, она была следующей в очереди на место Стрельца. Твое появление отбросило ее на своего рода ничейную территорию, и теперь ей нужно отыскивать себе новое место в отряде. Но вначале нужно дать ей возможность оплакать утраченное.

Я сделала примирительный жест.

— Послушайте, если ей так нужна эта честь, я могу уступить ей.

— Это невозможно, — произнесла Грета, качая головой, и пристально посмотрела на меня. — Линия твоего происхождения сильнее, и закон совершенно ясен. За пределы кровных линий мы выходим только в том случае, если уничтожен весь род. Твоя мать была одной из нас, — и комиксы предсказали твое появление. Прочти их, увидишь сама. Твой долг теперь — исполнить свое предназначение. Наш — показать тебе, как это сделать.

Мне хотелось ей поверить, но ее слова, их смысл с трудом проникали в мое мятущееся сознание. Падение в Туфельку, теплый чай в желудке, шок от повторного нападения Аякса — этого для меня слишком много. К счастью, Грета почувствовала это.

— Теперь поспи, — сказала она вставая. — Тебе нужно отдохнуть. Завтра осмотришься.

Она взяла у меня из рук чашку, а я откинулась на подушку и глубоко вздохнула. Грета уменьшила огонь лампы. 11тицы негромко чирикали, и запах роз окутал мое сознание. Я услышала негромкий щелчок замка. Но к этому времени моя голова была слишком тяжела, чтобы я смогла ее поднять, и я с радостью уплыла от мыслей о долге, о наследии, о женщинах, похожих на мужчин, уплыла в безопасность собственного сознания.

Эту ночь я спала так крепко и спокойно, как не спала с пробуждения в теле своей сестры, и, вероятно, это произошло из-за мягких слов Греты, ее чая и ощущения, что хотя но пути сюда я едва не поджарилась, здесь я нахожусь в относительной безопасности. Я знала, что видела сны, но в них не было смысла или воспоминаний: только постепенное выздоровление тела в долгие предполуночные часы и подавляющий аромат роз.

А потом я переползла во вторую половину этой ночи.

Я услышала их крики из своей комнаты в противоположном крыле здания; эти крики накладывались один на другой, как это происходило в реальности почти десять лет назад. Необычность того, что мама действительно возражает Ксавье, заставила меня на цыпочках пройти по коридору к их спальне, и особенный интерес я почувствовала, уловив, как они перебрасываются моим именем. Я прижалась к щели между дверью и стеной, стараясь не нажимать на дверь своим растущим животом.

— Я говорю о том, как ты на нее смотришь! — сказала моя мама. Ксавье попытался возразить, но Зоя холодно оборвала его: — Как будто она грязная изнутри! Как будто ей надо чего-то стыдиться!

Ксавье помолчал, прежде чем ответить:: — Она носит ребенка чудовища!

Я рукой закрыла рот, чтобы не вскрикнуть, и отступила в коридор, как — представила я себе — моя мать в спальне. Затем новым тоном Ксавье проронил:

— Что ж, какова мать, такова и дочь, я думаю.

Я услышала треск, с каким открытая ладонь ударяет но плоти, услышала удивленный возглас матери, и наступило долгое невыносимое молчание. Затем медленно, негромко, смертоносно…

— В моей дочери нет ничего плохого.

Она произнесла это так, словно я принадлежу ей одной. И хотя мне снова шестнадцать лет, во сне я знаю, что Ксавье не мой отец. Да и сам он в глубине души это знает.

— Зоя!

Его призыв заставил меня торопливо спрятаться в портике, примыкающем к коридору. Я едва успела это сделать, как появилась моя мать, и я видела, как она идет по коридору. Я видела ее новыми глазами. Словно повязки, которые ранее сняла с моих глаз Грета, на самом деле были шорами. Теперь без них в зачарованности сна я заметила не только слезы на лице матери, но и ее решимость, ее сжатые кулаки.