Аромат теней - [52]

— Сейчас вернусь.

Я откинулась на подушку и ждала. Пыталась убедить себя в том, что у каждого супергероя двойная жизнь. Например, Супермен и Кларк Кент. А Чудо-женщина была скромной секретаршей, когда не набрасывала на плохих парней свое лассо, заставляющее говорить правду. Были и другие, конечно, и я стала размышлять, сколько из этих историй, описанных в комиксах, предмет авторского вымысла, воображения, а сколько проникло сквозь тонкую паутину реальности, отделяющую мир Тульпы от нашего. Мое собственное существование, это. использование в качестве маскировки мертвой сестры, носит все признаки вымысла.

Я Джоанна, которая умерла.

И я Оливия, которая тоже умерла.

Я также моя собственная мать, которая рисковала жизнью такими способами, которые мне еще предстоит раскрыть, чтобы оставаться в безопасности. Но если это правда, то я также и он. Этот человек — Тульпа. Существо настолько злое, что он одновременно уничтожил меня и сохранил мне жизнь.

— Я тебя убью. — Эти слова гулко прозвучали в больничной палате. И в них я узнала в себе Тульпу. Но мне понравилась эта клятва, и я повторила ее. — Я убью тебя за то, что ты сделал с моей сестрой. И с моей матерью.

И за то, что осталось от меня.

Звуки моей клятвы еще звучали, а я откинулась на подушку и стала ждать, когда войдет человек, который одновременно был и не был моим отцом. И когда он наконец вошел, я приветливо улыбнулась ему.

11

Меня похоронили в холодный ветреный январский день. Я смотрела репортаж местного телеканала в прямом эфире — официально я еще только выздоравливаю, — а в это время женщина-косметолог делала мое здоровое лицо подобающе бледным. В гробу должна была лежать Оливия, она и так там лежит. Я не просила об этой замене, но ни Майках, ни Уоррен меня не спрашивали. Голос репортера казался мне непристойно оживленным; перечислялись политики штата Невада, известные шоумены, деловые партнеры Ксавье; все они выстроились в ряд, чтобы проявить уважение к женщине, с которой большинство не было знакомо. Даже для такого непостоянного и утомленного города это большая новость. Должна признаться, все это напоминало какую-то подростковую фантазию:. я наблюдаю, как оплакивают мой уход; слышу, как говорят, насколько меня будет не хватать.

Но в основном это была просто процессия малознакомых людей, которые отсюда пойдут выпить и вернутся к своей обычной жизни. Однако — среди них было и несколько таких, кто действительно знал и любил меня. Асаф, о котором в завтрашней газете напишут, что он потребовал полного расследования обстоятельств моей смерти и поиска — и наказания виновных. Безуспешно. Он горевал обо мне, а я о нем.

Была подруга-одноклассница, которую я после окончания школы видела всего несколько раз; по лицу ее струились слезы, и мне захотелось позвонить ей и сообщить, что со мной все в порядке. С удивлением увидела я также подругу Оливин Шер: она была одна и выглядела прекрасно.

Ныл и Ксавье. Он стоял немного в стороне от остальных и казался слегка скучающим; на фоне моего гроба звучали слова Ксавье о том, как он благодарен мне за то, что я спасла жизнь Оливии. «Она пожертвовала собой ради сестры, и это придает ее смерти, а следовательно, и жизни подлинный смысл».

Я не рассердилась, услышав эти слова. Только накануне он обнимал меня, считая, что я Оливия, и слезы его были реальны настолько, насколько он на них способен. Мне он никогда не был отцом, но он любил Оливию, и я была благодарна за то, что у нее было хоть это.

А потом появился еще один человек. Он был виден мне в профиль, очень худой, стоял слева от Ксавье, и его пустые голубые глаза все время оглядывали окружающих.

— Аякс! — Я наклонилась на больничной койке, глядя на экран. Со скептическим выражением лица, казавшегося очень опасным, в своем черном пальто, Аякс повернулся к камере, ноздри его раздулись. — Ты, ублюдок!

— Мэм, пожалуйста, — попросила женщина косметолог с губкой в руке — ее звали Рейн, и на бровях у нее был пирсинг. Она с помощью этой губки добивалась, чтобы у меня под глазами появились темные круги, а на «щеках синяки. Готовила к приходу Ксавье сегодня вечером. Я была уверена, она гадала, зачем все это делается, но Майках платил ей достаточно, чтобы она ни о чем не спрашивала. Не обращая на нее внимания, я продолжала таращиться на Аякса. Он смотрел влево, глубоко вдыхал утренний воздух, и ветер поднимал его волосы.

— Я здесь, ты, ублюдок, — сказала я, и у меня перехватило дыхание: Аякс уставился прямо в камеру. На его лице появилось выражение такой ненависти, что на мгновение мне показалось, будто он меня услышал. Затем глаза его вспыхнули, как факелы, и понимающая улыбка скривила рот. Точно так же он улыбался мне за обедом, когда говорил, что собирается меня убить.

Но он меня не слышал и, несмотря на это выражение лица, не мог меня видеть. Я поняла это, потому что он отодвинулся, открыв того, кто привлек к себе его внимание.

— О боже! — Я закрыла рукой рот, чтобы не закричать. — Боже. Бен.

Он рыдал открыто, не стесняясь, слезы катились по щекам, рот был искажен болью. Он отбросил руку одного из утешавших его коллег — их было несколько, все в форме — они очень неловко выглядели рядом с безутешным другом. Бен. Он целовал меня так страстно, что я забыла об опасности. Бен, с которым я рассталась после ужина, чтобы пойти к Оливии.