Аромат счастья сильнее в дождь - [49]

И тут что-то залезло мне в нос.

Я внезапно проснулась. День в полном разгаре, в доме уже звенели голоса, наверное, я очень долго спала. Передо мной стоял Жюль и, засунув пальчик мне в ноздрю, с улыбкой наблюдал за мной.

— Почему ты хрипис, как свинюска, когда спис?

Я схватила его в охапку и утащила под простыню, покрывая звучными поцелуями. Он урчал и давился от смеха, а мне хотелось одного — чтобы это никогда не прекращалось.

Как никто, я понимала Бена. Я и раньше удивлялась, как он мог видеть сына всего четыре дня в месяц. Я немедленно согласилась с таким его требованием, потому что оно казалось мне нормальным и оставалось частью моих убеждений. Согласилась, да, но потом, когда вернулась домой, меня стошнило, мне пришлось лечь, и всю ночь я провела, согнувшись пополам от чудовищных кишечных спазмов.

— Я люблю тебя, мой дорогой.

— Я тозе тебя люблю.

И я всегда буду любить тебя всеми силами моей души.

14 апреля 2011 года

Мы сняли со стен фотографии. Разобрали кровать-мезонин. Скатали ковер. Сложили белье. Вынесли диван.

В нашей новой квартире были три спальни, большой балкон и жалюзи с автоматическим управлением. Но, опустошая нашу старую квартирку, которая приютила нас больше чем на десять лет, мы испытывали чувство, что теряем часть совместного прошлого.

Эти стены стали футляром, вместившим историю нашей любви.

В этой кровати ты спросил, хочу ли я иметь ребенка.

В этой ванной комнате я спросила тебя, а хочешь ли ты его иметь.

И в этом туалете я узнала, что так оно и будет.

Вроде бы впереди нас ждало светлое будущее. Но сколько бы мы ни пытались улыбаться, улыбки были ущербны — в них словно не хватало нескольких зубов. Отъезд из старой квартиры прошел под знаком боли.

Теперь в ней оставались только сумки. Всю мебель и коробки уже разместили в грузовике. Мы были одни в пустой квартире. Молча, в последний раз мы обошли ее, словно хотели записать на карту памяти каждую деталь, а потом так же молча направились к двери.

— Пошли! — вдруг бросил ты, схватив меня за руку.

Я проследовала за тобой через гостиную на балкон.

Достав ключ, ты, не сразу приладившись, прочертил на стене дома инициалы: «П» и «Б». Я улыбнулась, потом взяла у тебя ключ и добавила «Ж».

· Глава 47 ·

Отпуск подходил к концу. Через три дня мы должны были вернуться домой. Когда я сюда приезжала, я еще не знала, удастся ли мне выдержать безделье и собственное семейство больше чем сутки. Теперь, можно сказать, я вошла во вкус. Это все-таки здорово — поздно вставать, загорать, распластавшись в бассейне, читать в тени деревьев, укладываться спать с младшим братишкой, миловаться с Нонной, посмеиваться над характером Голубки, «переучиваться» жить с родителями, заново открывать для себя качества сестры — все, что я держала от себя на расстоянии столько лет и что теперь позволит мне двигаться дальше, шаг за шагом. Но самое главное во всем этом — то, что я могла посвящать уйму времени Жюлю. Я всегда была для него свободна. Никаких деловых встреч, постоянно забивающих тебе голову, никакой посудомоечной машины, которую приходится разгружать, в то время как ребенок тебе что-то пытается сказать, никаких поисков няни, поскольку ты работаешь. Я была здесь, все время с ним.

Сегодня утром, когда я спросила его, чего бы ему хотелось сделать, с ответом он не замедлил:

— Хочу пойти на пляз.

Никакой гримасы, по крайней мере, внешне, я себе не позволила. И начала собирать пляжную сумку, пока он отправился к бассейну за новым плавательным кругом.

Песок больше меня не раздражал, соль тоже. Осознание того, что теперь мой сын будет отсутствовать в моей жизни половину времени, приглушает тривиальные вещи и выделяет те, которые важны. В последнее время я часто вспоминала фразу, произнесенную доктором Паскье во время одного из наших сеансов: «Вам был дан шанс пройти жизненное испытание. Теперь вы принадлежите к тем людям, кому дано видеть суть». Тогда, помню, я чуть не устроила ему одно из таких «жизненных испытаний» тут же на месте, зато теперь я понимаю, что он хотел до меня донести. Я это, можно сказать, прочувствовала на своей шкуре.

Сегодня днем я записала в свою внутреннюю память бесценные минуты. Крик Жюля, увидевшего у своих ног краба; Жюля, бегущего и затем прыгающего в воду; Жюля, собирающего ракушки, чтобы сделать «озерелье для мамы»; уверения Жюля в том, что он совсем-совсем не замерз, хотя у самого зуб на зуб не попадал; Жюля, завернутого в полотенце и прижимавшегося ко мне всем тельцем. Сынок, мой малыш. Как же быстро ты растешь! Я не в состоянии растянуть время, но зато могу придать ему плотности.

Возвращаясь с пляжа, мы поехали кружным путем и вышли на пешеходной улице, чтобы поесть мороженого.

— Давай, сынок, лучше сядем на скамейку, иначе, если будешь есть на ходу, выронишь его, как в прошлый раз.

Повторять не пришлось. Мой послушный сын, с носом и подбородком, перепачканными шоколадом, тут же уселся рядом со мной.

— Хорошо ты сегодня провел день, Жюль?

— Да, у меня очень много ракусек! — подтвердил он, показывая на ведерко со своими сокровищами.

И вдруг он посмотрел на меня так серьезно, что даже бровки сошлись на переносице: