Однажды в октябре после нескольких дней отсутствия вернулся домой Винченцо: у него было незнакомое лицо и взгляд человека, который перешел черту. Новая одежда, свежая стрижка — только что от парикмахера, — лучше прикрывавшая причудливый шрам на виске.
Он принес окорок и поставил его на стул в кухне так осторожно, словно это был почетный гость. Возможно, надеялся, что благодаря такому подарку его не накажут за очередной побег. Все неотрывно смотрели на свиную ногу с торчащей из вяленого мяса костью. Отец еще не пришел со своего кирпичного завода.
— Давай начнем, — предложил Серджо, прервав всеобщее молчание.
— Нет, подождем до ужина, — веско произнес старший брат.
Он послал меня и Адриану в пекарню за свежим хлебом: мать всегда покупала вчерашний, потому что он стоил гораздо дешевле.
Мальчишки не желали удаляться от окорока и остались караулить ужин, сгорая от нетерпения. Окорок стоял на стуле, вертикально выставив кость и бесстрастно глядя на них. Чем больше нам хотелось есть, тем сильнее мы чувствовали запах перченого сала, покрывавшего мясо. Винченцо то и дело украдкой рассматривал мое тело и лицо, сомневаясь, что такой подарок мог появиться в этой семье.
Джузеппе ползал вокруг стула с окороком, чувствуя, что на этом предмете сосредоточено всеобщее внимание.
— Может, отрежем немного, а? — нетерпеливо попросил Серджо.
— Нет, он должен увидеть его целиком, — возразил Винченцо суровым тоном, совсем как отец, который все никак не возвращался.
Наконец он пришел. Брюки были покрыты потеками от сырых кирпичей, пальцы загрубели и пропитались чем-то белым.
— Сынок вернулся и принес вот это, — сказала ему жена, указывая подбородком на окорок. — Помойся, и пойдем есть.
Он бросил небрежный взгляд на свой будущий ужин.
— Где он его украл? — спросил он так, как будто Винченцо не сидел в метре от него, сжав кулаки и стиснув зубы.
Идя в ванную, отец пнул стул, и окорок с тихим стуком шлепнулся на пол. Серджо, словно ждал этого, тут же подобрал ногу и положил на стол, потом взял нож и приготовился резать. Винченцо отобрал у него нож и подошел к двери в ванную.
— Я вкалывал на бойне тут неподалеку, в городе, и босс, кроме тех денег, что я заработал, выдал мне премию, — сказал он отцу, когда тот вышел, помыв руки, и показал ножом на окорок, потом на мгновение приставил лезвие к шее отца. — Ты на свои деньги можешь купить детям только черствый хлеб, который пекарь сбывает за гроши, так о чем же ты говоришь? — прошипел он, и тот замер у двери, не в силах произнести ни слова.
Винченцо поточил один нож о другой и начал резать окорок, кипя от ярости. Он выкладывал куски на тарелку, которую держала Адриана, поворачивая так, чтобы уложить мясо ровно, но братья тянули руки и хватали куски почти налету. Я любовалась ловкими движениями Винченцо, когда он маленьким ножом отделял кожу от жира, и чувствовала себя виноватой за то, что подозревала его, как и отец.
Может быть, он действительно хотел испытать себя и приобрести какую-то профессию, возможно, и в прошлый раз он мне не солгал, и цыгане действительно расплатились с ним золотом. Слухи, бродившие по поселку, могли оказаться беспочвенными.
— Хватит, так не годится, — сказал он братьям. — Ешьте с хлебом, жуйте как положено, вы за столом не одни.
Мать поняла, что пора резать хлеб. Мы с Адрианой сделали бутерброды и раздали их штуки по три-четыре, начав, разумеется, с отца, который принялся за еду без малейшего смущения. Джузеппе сосал кусочек ветчины, глотая сопли, которые текли у него из носа, пока я не заметила и не вытерла его. Мы с Адрианой получили еду последними, вместе с Винченцо.
Он накормил семью до отвала и теперь сидел рядом с нами, пока мы молча жевали, в то время как остальные, сытые и довольные, по одному уходили из кухни.
— Тебе привет от Перилли, — сказала я ему в конце ужина.
— А, от этой? Она не хотела, чтобы я бросал школу.
— Знаешь, она советует тебе вернуться.
— Ну да, конечно! Бородатый мужик будет сидеть над тетрадками. Детишки лопнут со смеху! — рисуясь, заявил он и слегка покраснел.
— Учительница сказала, что ты очень умный.
— Слушай, я ни за что туда не вернусь, у меня есть другие дела, — отрезал он, встал и аккуратно сложил куски окорока: его осталось немного.
— Раз ты теперь работаешь в городе, значит, ночуешь у своих друзей? — спросила я его, подметая крошки, рассыпавшиеся по полу.
— Ну и что? Разве это плохо? У моих знакомых цыган есть дом, они хорошие люди, совсем не такие, как о них думают. Твой карабинер наговорил тебе про них кучу всяких глупостей.
