Арманд и Крупская: женщины вождя - [25]

О романе Ленина с Елизаветой К. Крупская ничего не знала. В апреле 1906 года сначала Владимир Ильич, а потом Надежда Константиновна отправились в Стокгольм на IV Объединительный съезд РСДРП. Перед отбытием в Швецию Ленин назначил Елизавете К. свидание в Летнем саду и сообщил любовнице, что должен ехать за границу на партийный съезд. «Куда?» — рискнула задать вопрос Лиза. «Я сам еще не знаю», — ответил Ильич. «Я спрашиваю потому, — объяснила Елизавета, — что тоже хочу ехать за границу. Значит, можно было бы встретиться». Ленин был в нерешительности: «Это… Это, пожалуй, не так удобно. Я буду все время занят на съезде, и вы соскучитесь одна». Девушка возразила: «Здесь я тоже соскучусь одна». «Хорошо, — сдался Ленин, — хорошо. Вы найдете меня в Стокгольме через две недели, но только не поезжайте туда через Финляндию, потому что так поедут все «нелегальные» делегаты на съезд. Поезжайте через Германию, через Засниц и, затем, через Треллеборг. В Стокгольме вы найдете Г. (это шведский социал-демократ). Вот его адрес. Вы скажете ему, чтобы он известил меня о Вашем приезде».

Через две недели Елизавета К., как и было договорено, появилась в Стокгольме, пришла к «товарищу Г.», у которого была «шевелюра, как у артиста, и пламенный взор». Она попросила его по-немецки: «Дайте мне адрес товарища Виллиама Фрея». «Какого Фрея? — удивился швед. — Я такого не знаю». «Но… Виллиама Фрея из Петербурга», — неуверенно повторила Лиза. «Не знаю», — стоял на своем Г. «Ленина», — наконец вымолвила посетительница. «А, товарища Ленина, — оживился шведский социал-демократ. — Вы — делегатка на русский конгресс?» «Да, — решилась-таки соврать Елизавета, опасаясь, что в противном случае Г. ей адрес Ильича вообще не даст. Г. попросил ее подождать, связался с кем-то по телефону и попросил Лизу придти в определенный час на следующий день. В указанное время она явилась опять и смогла переговорить с Лениным по телефону. Он назначил Лизе свидание на вечер следующего дня в одном стокгольмском ресторане. При этом Ленин предупредил, что если она увидит на месте встречи других русских, то должна сделать вид, что с ним не знакома, и дождаться, пока они уйдут. Тут Елизавета К. в первый и в последний раз в жизни встретилась с Иосифом Сталиным: «На другой день я в назначенном месте. Это — ресторан-автомат. Ленина нет. Вместо него я нахожу там двух кавказцев в высоких меховых шапках. Они возятся с автоматическим аппаратом и, должно быть, не могут разобраться в шведских названиях блюд и надписях, которые указывают, какую кнопку надо нажать, чтобы открыть желаемое блюдо. Один из них очень смуглый, с вьющимися немного волосами, черными глазами, и щеки у него попорчены следами оспы. Другой довольно красивый, с очень голубыми глазами… Входит Ленин. Оба кавказца бросаются к нему, и брюнет говорит: «Товарищ Ильич, объясни нам этот проклятый буржуазный механизм. Мы хотим получить бутерброд с ветчиной, а вместо этого все попадаем на пирожное». Ленин приводит в действие нужную кнопку. Кавказцы наполняют карманы бутербродами и удаляются.

«Это два делегата нашей кавказской организации. Славные ребята, но совсем дикари».

Долго спустя, я как-то перелистывала советские издания, и я узнала одного из этих стокгольмских «дикарей» в портрете Сталина».

Позднее напрямую столкнуться с кавказским «дикарем» и претерпеть от него оскорбление пришлось Надежде Константиновне. О том, что супруга Ленина была тогда на съезде, Елизавета К., разумеется, не знала.

В Стокгольме Лиза не знала, чем себя занять. Она вспоминала: «Мне скучно. Моего приятеля я почти не вижу. Он все время занят на этом проклятом съезде. Только раз — это был праздничный день — он смог освободиться на несколько часов. Мы поехали в окрестности Стокгольма, взяли лодку и совершили прогулку по фиордам. Бесчисленные островки-утесы, покрытые соснами, среди зеленоватых лагун… Я сижу у руля и смотрю, как он гребет, крепко держа весла в своих мускулистых руках. Я гляжу на него, и мне приходит в голову мысль о том, что его ремесло профессионального революционера и интеллигента-марксиста совсем не то, что ему надо было бы делать. Ему следовало бы быть землепашцем, рыбаком, кузнецом, моряком. Я говорю ему это. Он смеется, по своему обыкновению. Я вспоминаю картины с северными пейзажами, романы Кнута Гамсуна. И говорю о них с Фреем.

«Да, — отвечает он. — Гамсун необыкновенный писатель. В «Голоде» он очень хорошо изобразил физиологические и психологические муки безработного, жертвы капиталистического строя».

А я-то, несчастная романтическая дура, — я совсем не думала о «Голоде». Я вспоминала «Историю лейтенанта Глана» и «Викторию»… Нет, действительно, мы говорим на разных языках, и наши головы устроены по-разному. Мне все более и более скучно. Чтобы убить время, я осматриваю город, дворцы, музеи. Но холодные красоты «Северной Венеции» не привлекают меня. В сущности, мне нечего делать здесь, кроме того, чтобы ждать снова перерыва в работе съезда Российской социал-демократии и надеяться, что этот перерыв позволит ему повидаться со мной… Я чувствую себя униженной и решаю уехать. Я покидаю Стокгольм, даже не известив Фрея о своем отъезде».