Арманд и Крупская: женщины вождя - [112]

Когда ретроспективно бросаешь взгляд на тройку самых выдающихся большевистских вождей — Ленина, Сталина и Троцкого, — то сознаешь, что только последний по своим способностям мог бы вполне вписаться в западную демократическую систему. Администратор, оратор и публицист, в отличие от Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича, Лев Давидович был превосходный. Если бы Троцкий, например, остался бы в 1902 году в Англии, то мог сблизиться с местными лейбористами, сделал бы успешную партийную карьеру и, глядишь, в 20-е годы стал бы министром лейбористского кабинета, а со временем — может, и премьером. Сценарий, конечно, фантастический, но не такой уж невероятный. Ведь Троцкий в начале века еще не запятнал себя революционным террором, руки у него не были по локоть в крови. Для обычной карьеры «буржуазного» политика требовалось только одно — отказаться от идеи мировой пролетарской революции. И Троцкий вполне смог бы вписаться в политический истэблишмент что Англии, что США. Но он никогда, ни до 1917 года, ни после изгнания из СССР, даже не пытался этого сделать.

Что же касается Ленина и Сталина, то представить себе их заседающими в американском Сенате или британском парламенте просто невозможно. Таланты этих советских вождей нашли свое применение для создания сплоченной и дисциплинированной партии, нацеленной на захват власти насильственным путем. Ленин и Сталин также умели сохранить, путем искусных интриг, руководство такой партии уже после взятия ею власти в России. Но в условиях западной демократии эти таланты не были бы востребованы. Ленин и Сталин могли руководить государством с жесткой централизацией власти и в отсутствие основных демократических свобод. Вряд ли бы в той же Англии они могли бы претендовать даже на роль парламентариев-заднескамеечников. Однако в условиях революционной России политик типа Троцкого неизбежно должен был потерпеть поражение, а типа Ленина и Сталина — одержать победу.

Крупская чувствовала, что Троцкому верх не одержать. И не спешила присоединиться к, в общем чуждому ей, лагерю оппозиции. Однако в начале 1925 года, вскоре после снятия Троцкого с поста главы военного ведомства, Зиновьев и Каменев наконец поняли, что Сталин медленно, но верно уменьшает их роль в принятии действительно важных решений. Закадычные друзья увидели, что их большинство по отношению к генсеку в руководящей «тройке» уже ничего не значит, поскольку Сталин расставил своих людей в ЦК. Зиновьев и Каменев решили объединиться с опальным Троцким и дать бой Сталину и его сторонникам. Местом сражения был избран XIV съезд партии, проходивший в Москве с 18 по 31 декабря 1925 года. Первоначально съезд планировалось провести в Ленинграде, где Зиновьев мог опереться на преданную ему местную парторганизацию. Однако сталинское большинство ЦК настояло на переносе съезда в столицу под предлогом, что в противном случае будет парализована работа правительственных органов. Крупская на этот раз поддержала так называемую «новую оппозицию» Сталину. Однако во время съезда на стороне Зиновьева и Каменева, кроме ленинградской делегации, почти никто не выступил. Ведь подавляющее большинство делегатов назначалось аппаратом генерального секретаря, и свободные выборы даже в партии уже успели превратиться в фикцию. Троцкий, видя безнадежность положения, не стал выступать на съезде с речью. Крупская же была среди выступавших и подверглась откровенной обструкции со стороны сталинистов.

Ее речь замечательна во многих отношениях. Надежда Константиновна для начала заявила: «В прежние времена наша партия складывалась в борьбе с меньшевизмом и эсерством, в спорах с ними у членов партии складывалось убеждение, что именно большевистская линия — наиболее правильная линия. Теперь, товарищи, мы живем в других условиях… Конечно, в борьбе с меньшевиками и эсерами мы привыкли крыть наших противников, что называется, матом, и, конечно, нельзя допустить, чтобы члены партии в таких тонах вели между собой полемику».

Эти слова заставили меня вспомнить давний эпизод, когда мы с будущей женой зашли как-то днем съесть скромный комплексный обед в ресторан «Витязь». Невдалеке за столиком сидели две молодые официантки и в образных русских выражениях обсуждали сравнительные достоинства и недостатки своих мужей. Другая официантка, пожилая женщина, укоризненно им заметила: «Девочки, что ж вы матом на весь зал!» Такое впечатление, что Крупская точно также и с теми же шансами на успех пыталась увещевать своих коллег-делегатов: «Девочки, т. е., виновата, товарищи, что ж вы матом-то на весь зал, на своих же партийных товарищей! Одно дело, когда мы пускали матюги во всяких там меньшевиков и эсеров! Тут, как говорится, сам бог, т. е. (опять виновата, оговорилась) Ленин велел! Дело святое! Но своих партийцев матом никак нельзя! Потому что большевистская линия в целом — единственно правильная, а тех, кто от нее отклоняется, всегда можно поправить, подискутировать, может, и самому в чем поправиться».

Надежда Константиновна не замечает порочности своей аргументации. Раз признается, что «большевистская линия — наиболее правильная линия», то новые условия, когда меньшевиков и эсеров благополучно свели к ногтю, ничего принципиально не меняют. Раз есть генеральная линия партии, всегда можно найти новых меньшевиков-отступников, ее не придерживающихся. И поступить с ними соответствующим образом: сначала матом, потом в ссылку, а в конце концов — к стенке. И непонятно, почему Крупская, Зиновьев, Каменев и другие оппозиционеры обижались, что на съезде их, действительно, едва ли не матом крыли. «Новая оппозиция» заняла положение прежних эсеров и меньшевиков и неизбежно должна была разделить их судьбу.