Армагеддон уже был - [11]

Надо отдать должное соратникам: решение атаковать противника даже не обсуждалось. Но по какой дороге обходить Кармельский хребет? Обе обходные трассы плохи, третья… Это даже не дорога. А просто горная тропа, где идти можно чуть ли не цепочкой по одному. Едва колесница проедет.

Кто-то из молодых заикнулся о таком варианте. На него зашикали: «Как же мы пойдём по этой дороге, которая так узка? Ведь нам доложили, что враги подстерегают, держат дорогу, и их много. Разве не пойдёт лошадь за лошадью и человек за человеком? Не должны ли будут наши передние части сражаться, в то время как задние будут бездействовать?»

Это было основательное соображение. Армию действительно могли разгромить по частям, покуда она накапливалась бы у выхода с гор. Но с другой стороны – словно снова ему кто-то знающий подсказывал! – царь был убеждён: это единственный, стратегически великолепный ход, ход, граничащий с гениальностью. Пройдя через перевал, его армия оказывается непосредственно в тылу у противника, фактически отрезает его от крепости и обладает всей оперативной инициативой! Он может, выставив заслон справа, наброситься на беззащитный Мегиддо. Может, выставив заслон от гарнизона Мегиддо, растерзать с тыла эту армию трёхсот тридцати царств. Он может, наконец, одновременно сделать и то, и то: попросту разбить противника по частям, пока тот делает фланговый марш, торопясь прикрыть город. А затем сорвать спелое яблочко в виде беспомощной крепости.

Словом, это – великолепное решение!

И тогда он сказал: «Клянусь любовью бога Ра, похвалой моего отца Амона и тем, как молодо дышит мой нос жизнью и благоденствием, – я пойду дорогой на Аруну!»

Нет, был момент, когда он чуточку пожалел о том, что сделал свои военные советы советами равных. Всё же не здорово, когда царю приходится прибегать к самым отчаянным аргументам: «Пусть кто хочет направляется по дорогам, о которых вы говорили, а кто хочет следует за моим величеством. Да не скажут эти враги, которых ненавидит Ра, что его величество идёт по другой дороге, так как он очень боится нас…»

Но похмурились командиры, носами пошмыгали – и сказали: «Да будет так!» И стало ясно: даже если не согласны, но верностью своей не поступятся.

И он пошёл. Впереди своей армии.

И армия пошла. За ним. И сбила охранение хабиру. И вышла в долину. И первые мгновенно организовали оборону так, что враг не посмел атаковать их, пока основная часть войска брела по узкой тропе…

Конечно, сложно сейчас сказать, что было лучше. Может быть, он и зря созвал ещё один совет. Может, надо было сразу, на выходе с гор, врезать по тылам царя Райи?

А может, оказался бы прав Хетепни-Пта. И с недостаточными силами они в лучшем случае лишь отогнали бы мятежников, не сумев их разбить. А после того, как те перегруппировались, уже египтяне оказались бы в крайне неприятном положении – прижатые к горам, имея двух противников на флангах. Слева Мегиддо, а справа основные силы Райа, царя Кадеша.

Да нет, второе решение правильное, снова подсказало ему что-то в глубине мозга. Тебе же надо разбить, раскрошить, раздавить мятежников! Рассеять их мало; они снова соберутся – и гоняйся за ними по всему Ханаану! Их надо не просто победить, их надо растерзать! Истребить! Закончить дело Яхмоса, сына Таа. Того, что отнял у хабиру Мемфис и Аварис, заставил их уйти из ТаМери. И ещё долго гонял их по Синаю за то, что в своём исходе посмели напоследок ограбить своих египетских соседей. А когда враги решили закрепиться в Ханаане и захватили Иерихон, а точнее, по-египетски, Шарухен, – выгнал их и оттуда, оттеснив аж за Мегиддо.

Что ж, Бог царей Амон всё расставил по местам. Хатшепсут ушла в Долину мёртвых. Теперь он, Джехутимесу, властитель Обеих Стран. Великий властитель, которому предстоит освобождение Та-Мери. Дорогой его родины…

Он коротко глянул на Гарсиниотефа. Тот молча закрыл глаза, как-то невыразимо ласково и ободряюще.

Они всё сделали для завтрашней победы. Надо лишь закончить приказ парой ободряющих слов. Пусть воинам скажут ещё: «Готовьтесь! Приготовьте ваше оружие, чтобы сразиться с этим презренным врагом завтра утром. И мы победим!»

Да, так хорошо. Иди, Гарсиниотеф. И ты, Тутхотеп. Отдохните перед завтрашним испытанием…

Джехутимесу отчего-то не чувствовал ни страха, ни даже лёгкого волнения. Хотя знал, что предстоящая битва будет из тех, что определит судьбы мира на многие века вперёд. И рассказывать о ней будут через тысячи лет. Триста тридцать царств предстоит разгромить ему завтра! Там одних колесниц больше тысячи!

Но он был спокоен.

– Воины!

* * *

Кони чуть заиграли, прядая ушами. Колесница качнулась.

Джехутимесу коротко взглянул на возничего. Тот натянул поводья.

Армия смотрела на своего предводителя. Как всегда в такие минуты, разбивалась она на отдельные рваные картинки. То видишь лишь глаза, тысячи тёмных глаз, упирающихся в тебя чёрными колодцами зрачков. То глаза уходят, отдаляются, а перед тобою встают лица. Плоские, словно нарисованные, друг от друга неотличимые. Хотя ты видишь, знаешь – это разные лица, это разные люди. А то взгляд выхватывает из строя одну деталь – как вон у того лучника, что подзабыл перевести свой колчан в боевое положение, и тот так и торчит у него за спиной, а командир недоглядел…