Армагеддон - [26]

— Знаю, говорю, я сам в год Дракона родился.

— Вы — мифическое существо, господин Сперанский.

— Но почему все же «После Свиньи»?

— А после Свиньи был еще один, тринадцатый, об этом предания, господин Сперанский, молчат. Но был.

— Кто же это, просветите меня?

— Феномен. Тогда это был тот, кого древние греки называли фавном, а христиане — сатаной. Человек с рогами и копытами. Но были разные феномены — и такие, как я. Вы обратили на меня внимание?

— Да, — отвечаю, — я обратил внимание, — а сам подумал: «Нельзя не обратить. И как ты по свету ходишь?»

— Со временем нас стало много. Мы все буддисты. Мы объединились и помогаем друг другу.

— А причем же здесь моя Тамара?

— Она тоже феномен.

— Никакого поросячьего хвостика я у нее не обнаружил. И копыт — тоже.

— Поверьте мне, господин Сперанский, она — чудо. У нее глаза, унаследованные от иранской газели.

— Увы, я в них смотрелся когда-то.

— И вы тоже, господин Сперанский, феномен.

— Мутант?

— Мутант, но в хорошую сторону. Сейчас все больше на Земле таких, как вы, господин Сперанский.

— А поподробнее не расскажете, господин Элеф?

Гость посмотрел на часы — нет, не слоновая нога, волосатая ручища.

— В конверте фотографии для вас, — коротко ответил он. — У меня лекция в РГГУ, простите.

Поднялся и откланялся.

— До встречи, господин Сперанский. Обязательно, до встречи. Всего хорошего.

Я даже остановить его не сообразил, угостить. Чем прикажете угощать человека со слоновьим хоботом поперек лица? Водкой? Или они все только саке пьют? Саке у меня в буфете нет и не было никогда. Тем более у него лекция в РГГУ. А говорит, как шпион в кино.

И остался я один с письмом и коробочкой в пустой квартире. Рассказать кому, не поверит. И как он такой по московским улицам ходит? Шарф у него полосатый на шее. Наверно, воротник плаща поднимет и в шарф свой хобот заматывает, чтобы в глаза не бросалось. А на лекции говорит простуженным голосом. Студенты и не к тому привыкли. Пришел феномен, ушел. Как во сне.

Но письмо и коробочка — вот они, на столе.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Сегодня на работе, присели мы кофе попить, передохнуть — надоели больные с своими жалобами — Галина Петровна меня и спрашивает:

— Как муж? Не пьет, не колется, не терзает?

— Не пьет, слава Богу, и не колется. И таблеток уже не требует, — и вздохнула, не удержалась.

— Значит, терзает женскую душу, — сказала мудрая Галина Петровна.

— Кто-то у него есть, девочки. Он насчет этого быстрый.

— Уходит?

— На любовницу нужно время, — вмешалась Настенька, медсестричка. Я только поглядела на нее: эта знает.

— Я занята, и сегодня на курсы повышения квалификации иду. А прошлую неделю к маме ездила, как он там без меня, не уверена, как проверишь?

— В карманах пошарь, незаметно. Есть презервативы и деньги, значит гуляет от тебя на стороне. Иначе зачем они ему? — рассудила мудрая Галина Петровна.

— Нет, этого позволить я себе не могу — в карманах шарить. Мужик взбрыкнет и прав будет, — решительно заключила я. — Спрошу напрямик.

— Что он, враг сам себе, — хмыкнула Настенька, — чтобы признаваться?

— Лучше бы таблетки жевал! — откровенно сказала я. — Ждал бы их каждый день. Я бы ему приносила. Как лошадке — краюху с солью. Никуда бы от меня не делся, малыш.

— С ума сошла! — рассердилась мудрая Галина. — Мужика, чтобы удержать при себе, на иглу посадить готова!

— И посажу, если надо будет, — усмехнулась я. — Шучу, шучу, девочки. Вернусь, поговорю. А завтра приходите пораньше, все доложу, как на духу.

— Если у него это серьезно, дай на самом деле таблеток, ты знаешь каких, и без разговоров тащи его в постель, — засмеялась мудрая Галина Петровна.

Надо сказать, мои сослуживицы все про меня знают, а я про них. Такая дружная у нас кардиология. И все красивые, высокие, стройные — на всю поликлинику славимся. Честное слово, то на одни курсы нас тянут, то на другие направляют. Старики профессора тоже неравнодушны. Тем более обидно, муж молчит, он у меня странный бывает. И хлопотно мне с ним. Кажется, прошла трудная полоса. Все равно неспокойно.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Пришла вечером поздно, в квартире — отсутствие его, я это всегда чувствую, пусто — и шорохи, даже скрип форточки пугает. В никелированном кофейнике вода греется, люблю я в нем отражаться — лицо длинное, худощавое, брови черные, будто не мое. Но что-то еще постороннее на письменном столе — розовый прямоугольник. Посмотрела, конверт: крупным уверенным почерком наш адрес и фамилия, внутри твердая бумага, вытрясла несколько цветных фотографий — полароид. И везде эта женщина в желтом, худая, стриженая, как арестантка. Конвоя нигде не видно, наоборот — сзади храмы с драконами, горы, поросшие красивыми деревьями, пальмы. В общем — ботанический сад, Индия, может быть, Вьетнам. Странно мне стало. Вся оцепенела, замерла.

Будто сплю наяву — и все вокруг такое ватное, вязкое.

Смотрит на меня эта фотография на фоне гор и, губами не шевеля, произносит: «Не забудь фикус на кухне, он полива требует. А кактусы наши на подоконник, на солнце переставь. Поняла?»

«Ты-то какое отношение к моему фикусу имеешь? Что раскомандовалась?» — отвечаю мысленно.

«Потому что я в этой квартире жила, и много лет, имей в виду».