Арктическое лето - [98]

Шрифт
Интервал

Возможным решением проблемы стало устраивать встречи не во дворце. Кроме гостевого дома был еще парк Найя-Багх, который мог предоставить укрытие. Однажды вечером они договорились отправиться туда. Морган вошел в парк первым, и листва скрыла его из виду. Но когда Канайя пошел следом, раздались крики и звуки ударов – он попал в объятья садовника, подумавшего, что это вор. Морган освободил Канайю, и они попытались пойти дальше, за границы парка, но там и пяти шагов нельзя было сделать, чтобы не натолкнуться на кого-то, кто сидел бы или лежал, провожая их глазами, полными любопытства. К моменту, когда Морган направил свои стопы в сторону дворца, уже темнело. Пересекая почти полностью высохший пруд перед гостевым домом, Морган вдруг понял, что заблудился, и в довершение фарса принялся звать Канайю. Тот явился на зов:

– Сагиб?

– Я не знаю, куда идти.

– Я помогать.

Канайя протянул руку. Сагиб ухватился за нее. Когда они стали выбираться наверх из пруда, ему показалось, что они с Канайей связаны совершенно детской дружбой, что именно этот нежнейший из моментов, пережитых за все время своей связи, и был тем, ради чего все затевалось: близость плеча любимого человека, проводник, который ночью спасает его от опасности. И вовсе не в плотских отношениях было дело.

Но, увы, дело было именно в них. Морган не мог разговаривать и смеяться с Канайей так, как он разговаривал и смеялся с Мохаммедом. Цирюльник едва говорил по-английски и не слишком-то интересовался Морганом. Он был прислан, чтобы оказывать услуги; ничего другого он не понимал. Таким образом, они вновь вернулись к той же проблеме – как им соединиться, то есть как им соединить свои тела так, чтобы никто не увидел.

На следующий день Морган поговорил о своем затруднении с Бапу-сагибом.

– Внизу, на первом этаже, есть комнаты, – сказал магараджа. – Их никто не использует, и вы можете встречаться там. Я думаю, это идеальное место.

И он объяснил, какие комнаты имеет в виду.

– Но сделайте так, Морган, – продолжал Бапу-сагиб, – чтобы Канайя не болтался по дворцу. И нельзя, чтобы он трепал языком на базарах, это будет для него фатально. Скажите ему, что тогда он потеряет работу.

– Я уже сказал ему, Бапу-сагиб, и скажу еще раз.

Морган строго поговорил с цирюльником, который искренне кивал головой, обещая исполнить все. Канайя боялся магараджу, известного крутым обращением со слугами. Но в его случае Их Высочество проявил доброту и в своей щедрости зашел так далеко, что осыпал цирюльника денежным дождем в объеме двадцати пяти рупий. Вероятно, из-за щедрости магараджи Канайя частично утратил осторожность, и Бапу-сагиб, высказывая озабоченность, был совершенно прав.

Люди начали болтать. А может быть, они просто поддразнивали – иногда бывает очень трудно увидеть разницу. Подшучивать над людьми за предположительную принадлежность к меньшинству – обычная для многих стран традиция. Причем иной раз в этом участвовал и сам магараджа. Но одно дело – шутить, а другое – намеренно высмеивать, и для Моргана было крайне важно не перейти черту. Когда на эту тему стал шутить Маларао, Моргану стало не по себе. Канайя имел особую репутацию, и его частые визиты к личному секретарю магараджи были замечены.

– Отвечайте с юмором, – советовал Моргану магараджа. – И ни в коем случае не злитесь. Я тоже буду над вами шутить, чтобы все поняли – это несерьезно.

Отличный способ обороны! В следующий раз, когда Маларао опять затеял свои шутки, Морган с улыбкой спросил, не ревнует ли он. Придворные засмеялись, и ситуация разрядилась.

Через несколько дней магараджа в общем разговоре упомянул возраст Моргана. Морган не понял, зачем он это сделал, и Бапу-сагиб объяснил:

– В сорок два года ни один индиец не способен навострить свой меч. Эта часть жизни закончена. Теперь никто и не подумает, что у вас с кем-то любовные отношения.

И он довольно фыркнул, оценив собственное остроумие.

* * *

С новыми комнатами все вышло как нельзя лучше. Туда никто никогда не заходил, и там имелся вход снаружи, который Морган всегда мог открыть и закрыть изнутри. Несмотря на богатую меблировку, кровати там не было, зато в центре главной комнаты стоял большой диван. Через закрытые шторы в жаркую полутьму комнат пробивались тонкие лучи солнца. Моргану хотелось, сбросив одежду, кататься с Канайей среди диванных подушек, шепча ему на ухо нежные слова, но раздеться у него не хватало отваги. Что до маленького цирюльника, то он не обладал ни воображением, но страстью.

Морган пытался. Он целовал Канайю, часто гладил и ласкал его. Хотя цирюльник был слишком худ, чтобы выглядеть привлекательно, Морган говорил о своей к нему любви и постоянно улыбался, иногда – чтобы скрыть свое замешательство. Молодой человек выглядел озадаченным и только ждал следующих приказов. Похоже, он обладал рабской душой.

Постепенно Морганом стало овладевать отчаяние. Пару раз он едва не дал волю своему гневу, но и гнев в его случае вряд ли бы помог. Ни о какой близости, разрушающей расовые и классовые барьеры здесь, в отличие от истории с Мохаммедом, и речи не шло. Привязанность и любовь не были пунктами соглашения. Непросто желать того, о чем даже не говорилось вслух, а потому все, что им оставалось, относилось лишь к физиологии. Каждый раз, вспоминая то, что он только что делал, Морган чувствовал себя несчастным.


Еще от автора Дэймон Гэлгут
Добрый доктор

Дэймон Гэлгут (р. 1963) — известный южноафриканский писатель и драматург. Роман «Добрый доктор» в 2003 году вошел в шорт-лист Букеровской премии, а в 2005 году — в шорт-лист престижной международной литературной премии IMPAC.Место действия романа — заброшенный хоумленд в ЮАР, практически безлюдный город-декорация, в котором нет никакой настоящей жизни и даже смерти. Герои — молодые врачи Фрэнк Элофф и Лоуренс Уотерс — отсиживают дежурства в маленькой больнице, где почти никогда не бывает пациентов. Фактически им некого спасать, кроме самих себя.


В незнакомой комнате

Путешествия по миру — как символ пути к себе в поисках собственного «я».Страсть, желание — и невозможность их удовлетворить.Ярость, боль — и сострадание.Отношения со случайными попутчиками и незнакомцами, встреченными в пути, — как попытка понять самого себя, обозначить свое место в мире.В какой-то миг герою предстоит стать Ведомым.Потом — Любовником.И, наконец, Стражем.Все это удивительным образом изменит его жизнью…


Рекомендуем почитать
В запредельной синеве

Остров Майорка, времена испанской инквизиции. Группа местных евреев-выкрестов продолжает тайно соблюдать иудейские ритуалы. Опасаясь доносов, они решают бежать от преследований на корабле через Атлантику. Но штормовая погода разрушает их планы. Тридцать семь беглецов-неудачников схвачены и приговорены к сожжению на костре. В своей прозе, одновременно лиричной и напряженной, Риера воссоздает жизнь испанского острова в XVII веке, искусно вплетая историю гонений в исторический, культурный и религиозный орнамент эпохи.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Морозовская стачка

Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.


Тень Желтого дракона

Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.


Избранные исторические произведения

В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород".  Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.  Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.


Утерянная Книга В.

Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».


Да будем мы прощены

«Да будем мы прощены» – одна из самых ярких и необычных книг десятилетия. Полный парадоксального юмора, язвительный и в то же время трогательный роман о непростых отношениях самых близких людей.Еще недавно историк Гарольд Сильвер только и мог, что завидовать старшему брату, настолько тот был успешен в карьере и в семейной жизни.Но внезапно блеск и успех обернулись чудовищной трагедией, а записной холостяк и волокита Гарольд оказался в роли опекуна двух подростков-племянников – в роли, к которой он, мягко говоря, не вполне готов…Так начинается эта история, в которой привычное соседствует с невероятным, а печальное – со смешным.


Что-то со мной не так

Проза Лидии Дэвис совершенно не укладывается в привычные рамки и кому-то может показаться причудливой или экстравагантной. Порой ее рассказы лишены сюжета, а иногда и вовсе представляют собой литературные миниатюры, состоящие лишь из нескольких фраз. Однако как бы эксцентрична ни была форма, которую Дэвис выбирает для своих произведений, и какими бы странными ни выглядели ее персонажи, проза эта необычайно талантлива и психологически достоверна, а в персонажах, при всей их нетривиальности, мы в глубине души угадываем себя.