Арктическое лето - [51]

Вне всякого сомнения, Карпентер обладал странной внутренней силой. Высокий и стройный, одетый в сельский твид, он смотрел на мир прямо и открыто. И хотя его годы близились к семидесяти, он по-прежнему говорил и слушал вас с той же самой открытой и напряженной прямотой. Это волновало и воодушевляло одновременно.

Они поговорили об Индии, и Морган понял, что встретил первого англичанина, который его понимает. Карпентера не интересовали ни колонии, ни завоевания, его волновали живые люди; причем чем проще был человек, тем лучше. В Индии и на Цейлоне он провел большую часть своего времени среди простых рабочих, выполняющих самую незаметную работу. И Карпентер верил, как он сказал Моргану, что англичане либо должны дать индийцам больше свободы, либо вообще оставить полуостров – каким бы немыслимым данный шаг ни казался большинству. К удивлению Моргана, Карпентер тоже заезжал в Англо-Восточный колледж в Алигаре и получил сильное впечатление от того, что увидел там.

А отсюда уже пошла заставившая Моргана вздрогнуть история о двух студентах-мусульманах из этого колледжа.

– Они так сильно любили друг друга, – сообщил Карпентер, – что, когда их силой заставили расстаться, убили себя. Да-да, это правда. Один утопился, а другой, насколько я помню, бросился под поезд.

Наступила тишина, во время которой собеседники размышляли о том, что это значит – умереть за любовь. Морган тайком осматривался – не появится ли приятель Карпентера, который пока ничем себя не обозначил. Поблизости находились и другие люди, женская фигура мелькнула в окне; но в доме никого не было. Подсаживаясь ближе к Моргану, Карпентер спросил:

– А что вы? У вас есть… особый друг?

Морган отрицательно покачал головой:

– Нет, я одинок.

Карпентер хмыкнул:

– Никто из нас не одинок. Мы все часть мирового сообщества. Если бы только мир знал об этом.

– Да, я согласен. Только…

– Пойдемте в сад, и я познакомлю вас с Джорджем, – предложил хозяин дома.

Морган отправился за ним через лужайку к маленькому ручью, который со счастливым журчанием перекатывался через камни. Мужчина без рубашки, лет на десять моложе Моргана, стоял на солнце, пританцовывая и переступая с ноги на ногу. Все тело Джорджа Мерилла, кроме усов и глаз, казалось, было устремлено вверх. Он не прекратил пританцовывать даже тогда, когда пожимал руку Моргана.

– Вода чудесная, – сказал он гостю. – Вам следует раздеться и искупаться.

– Может быть, в следующий раз, – отозвался Морган. – Мне кажется, сейчас немного прохладно.

– Чепуха! – вскричал Карпентер. – Над вами просто довлеют запреты. Что вы думаете по поводу нудизма?

Вот еще одна тема, близкая его сердцу. Он полагал, что одежда, как и многие другие социальные условности, скрывает то, что было вполне естественным и прекрасным в человеке. С нотой отчаяния в голосе Морган повторил:

– Я хотел бы искупаться в другой раз, а сейчас мне было бы интересно осмотреть дом и окрестности.

Все вокруг дома было большей частью предоставлено само себе, кроме огорода, спланированного в таких же геометрических формах, как и дом. Но истинно очаровательным оказался вид на долину, окруженную холмами и покрытую кустарником и цветами. В какой-то момент их прогулки нагнал Джордж, заправлявший на ходу рубашку в брюки. Карпентер говорил о том, что Миллторп является для него неким утопическим образом возвращения человека к природе, в то время как его особый друг сперва бросал на Моргана взгляды украдкой, а потом понимающе подмигнул.

Морган смутился, но совсем чуть-чуть. Он знал, что люди в этом доме вели себя не так, как в других местах. Карпентер и его поклонники пытались жить, исходя из революционных норм жизни, отрицающих нормальные правила поведения. Со стороны подобное могло казаться абсурдным, даже пугающим, но, оказавшись вблизи, Морган ощутил, что главным чувством в этом доме была доброта – самая человечная и непосредственная. Удивительно, насколько всеобъемлющим могло быть это простое чувство!

Оно пронизывало собой все то время, что Морган провел в доме Карпентера. Когда они гуляли вокруг дома, и потом, сидя в кухне и наблюдая, как Джордж готовит ланч, Морган думал про себя: «А почему бы и нет? Почему бы не жить так, как живут они?» Тончайший покров отделял его собственную жизнь от альтернативного взгляда на то, что существует и должно существовать в этом мире.

Не было причин, по которым он не мог бы освободиться от покрова, сбросить его. Правда, оставалась Лили. Он представил лицо матери, когда он скажет ей, что собирается отказаться от мяса и алкоголя, жить дарами земли и мастерить сандалии. Не говоря уже о гомогенной любви. Покров действительно был тонок, но в некоторых случаях он казался и вовсе неподъемным. Хотя Карпентер с этим вряд ли согласится. Он сам происходил из почтенной семьи, принадлежавшей в Брайтоне к высшим слоям среднего класса, учился в Кембридже и даже изучал теологию, но потом забросил и религию, и академическую жизнь вообще.

Такая жизнь не для всех. Голди как-то пытался в молодости жить в соответствии с подобными нормами – некоторое время он провел на ферме, среди рабочих, где пробовал реализовать на практике свою новую философию, но для него это обернулось катастрофическими последствиями. Голди мог обрести свое место в жизни только как мыслитель. Для некоторых людей, и для Моргана в их числе, единственной возможной жизнью была жизнь сознания. И что же в этом плохого? Карпентер сам, учась в Кембридже, находился под влиянием теолога и христианского социалиста Ф.Д. Мориса. Именно Морис начал практику чтения лекций за пределами университета, впоследствии вместе с отцом Голди став основателем Лондонского колледжа для рабочих. Морган и некоторые из его друзей преподавали там, на долгие годы установив добрые отношения с людьми из низших классов.