Арктический экзамен - [4]

— Мотив не могу, Шурка.

— Э, не можешь, а наш Васяня может.

Витька думает о Васяне, который может играть мотив, усмехнулся Шуркиной простоте, взял первый аккорд.

Ледяными когтями царапает стекла буря. Она замела уже санные следы на улице, конский помет, клочья сена, уметывает сугроб у крыльца. Где-то за огородами, в урмане, бродят волки, воют на холодную луну. Похрапывают лошади, звякая недоуздками.

Витька играет цыганочку. Тихо, без надрыва, с чувством. Играет, наклонив светлую голову к гармошке, словно прислушиваясь и к вьюге за окном, и к собственной грусти по дому, и к ударам сердца.

Плясать никто не решается. Лохмач ерзает на лавке, притопывая в такт полуботинками.

— Ну вот… Теперь, может, вальс? — спрашивает Витька.

Галина смотрит на него пристально и как-то бесстыдно-откровенно.

— Ой ты, как хорошо! — она подсаживается ближе к Витьке, прислонясь к нему тугим плечом. — А я тебя где-то видела.

— Меня? Нет, не может быть, — но тут же Витька думает, что она говорит это неспроста, ей хочется с чего-то начать разговор, ему и самому хотелось с ней разговаривать — только о чем?

— Может быть, и видела. В городе? — сказал он и про себя разозлился: «Не то говорю, не так».

В запечке громыхнули ухваты, и в полутемном проеме горницы возник Толя. Широкоплечий, босой, в помятой вельветке, заспанный.

— Самодеятельность… Спать надо, мордовороты. Чемакин ни свет ни заря разбудит… Здравствуйте, — он только теперь заметил Галину, пристально посмотрел. Та тоже с интересом глянула на него, зажглась румянцем.

Толя всунул босые ноги в Шуркины валенки, стоявшие у опечка, набросил на плечи полушубок, шагнул к двери.

— Проверю, почем мороз кусается… Наяривайте, мордовороты, пока я добрый. — С улицы врываются клубы холода.

Галина засобиралась:

— Мне — домой.

— Я провожу, — с готовностью сказал Лохмач.

— Не надо, мне через дорогу, рядом…

Минут через десять возвращается Толя.

— Не примерз там? — спросил Акрам.

— Ну и прорва девка, — жамкнул Толя в кулаке сушку. — А ничего, самый сок! Да…

Лохмач расшнуровывает полуботинки, сердито отпихивая щенка. Витька уже не слышит Толиных слов. Но долго еще ворочается под колючим суконным одеялом.

Трещит и рвется за окном буря, клочья ее сыплются на тесовую крышу, в трубу, просятся в тепло. Уже в полудреме Витька слышит, как вернулся Никифор. Скрипнула Никифорова кровать, и скоро смолкли все звуки.

2

У попа была собака,

Он ее любил.

Она съела кусок мяса,

Он ее убил.

Сашка Лохмач откапывает ворота. Во дворе уже протоптали тропинки: от калитки до крыльца, к завозне, к поленнице. Сошлась вся бригада, во дворе тесно.

— Ладно заклало, — налегает Лохмач на черенок лопаты.

— А ты смотри, певчий, не фулюгань с инструментом, ухайдакаешь — вычту в двойном размере, — говорит Лохмачу Никифор.

Шурка — конюх кормит овсом лошадей. Остальные тоже ищут заделья, проверяют пешни, лопаты, сачки. Моторист дергает шнуром ЗИД, моторчик застыл, не заводится. Норилыцик Яремин, как и вчера, нацепил на пояс охотничий нож. Важничает: как — никак начальник, звеньевой.

— Вот что, мужики, — говорит Чемакин, приглашая всех к разговору.

— Я собрал вас для того, чтобы сообщить… — проявив неожиданную прыть, ляпнул Володя и осекся, получив тычок Толи.

— Да, я собрал вас, — по-доброму улыбнулся Чемакин. — В общем, хочу еще раз сказать, что бригада у нас экспедиционного лова. Жить долго здесь не придется. От силы две, ну, три недели… А дело наше, можно сказать, государственное. Имению мы должны разведать, сколько в здешних озерах рыбы и какая… Мы первые, за нами придут па следующий год бригады промысловиков…

— Плакали, значит, наши заработки, — Лохмач кинул лопату в снег. — Тяни невод с травою морской.

— Может, и с травою, — оглянулся бригадир. — А может, как гребанем, а? Озера тут в округе никто не считал…

— Греб тут один, — не унимается Лохмач.

Зашумели, заговорили, запыхтели папиросами. Но утреннее бодрое настроение, освеженное морозам, торопит до дела: поскорей разогнать кровь, подразмять молодые мускулы. Угадывая эти желания, Чемакин уже на ходу дает свои бригадирские распоряжения.

— Я с дядей Колей поеду смотреть домашнее озеро, двое за сушняком в лес, остальными руководи ты, Яремин. Раскиньте невод, осмотрите, почините где надо.

Ехать по дрова отрядили Толю и Витьку.

— Топорами-пилой владеете? — спросил Чемакин.

— Тяпаем помаленьку, — обиделся Толя, раскрутил вожжу, замахнулся на Егреньку. — Туды вашу махры, но!

Витькины розвальни — следом. На выезде из ограды Толя остановил коня, подтянул чересседельник. У калитки стояла Галина. Она в фуфайке, в валенках с калошами, белозубая, стройная.

— До фермы подвезите.

Витька подумал: вот сейчас подойдет, сядет к нему. Он даже машинально отодвинулся в розвальнях, уступая место.

— Падай скорей. Но! Туды вашу, — за Толиными санями рванулся свежий след, вдоль улочки, мимо заснеженных палисадников, отодвинутых на окошках занавесок.

До Витьки долетел смех Галины.

Возле коровника, у околицы, он пустил свою лошадь первой. Толя, задержавшись возле базы, догнал, тихонько ехал позади.

В лесу было тихо, спокойно. У самой опушки дремали густые кедры, держа в мохнатых лапах тяжелые снега. Под ними жались жидкие березки, кустарник. Дальше лес редел. Сквозь тонкие сухие сосенки просматривались новые гривки кедрача — тоже в тяжелых снежных шлемах. Возле болотины, на которой проступали под сугробами высокие пеньки, остановили подводы.