Арктические походы Джона Франклина - [16]

Труп Худа был отнесен в ивовую рощицу. Ночь провели без сна, опасаясь нападения со стороны Михеля. На следующий день все поднялись, чтобы, в согласии с прежним решением, продолжать путь к форту Предприятие. Из части буйволового плаща Худа приготовили себе закуску. Михель неожиданно стал уговаривать Ричардсона отправиться с ним не в сторону форта, а к Меднорудной реке и заняться там охотой на оленей..

Дурная погода заставила путешественников отложить день выступления. Наконец настал подходящий день. Втроем отправились в путь к форту. У Хепберна и Михеля было по ружью, Ричардсон же был вооружен маленьким пистолетом. «Во время похода поведение Михеля сильнейшим образом беспокоило нас, — рассказывает Ричардсон. — Он бормотал себе неустанно что-то под нос и твердил, что не имеет желания идти в форт. Он продолжал убеждать меня направиться на тог, в леса, где он сможет прокормить нас в течение всей зимы. Такое поведение его, а также выражение лица, побудили меня предложить ему оставить нас и одному отправиться на юг. В ответ он еще больше рассердился и стал делать намеки на то, что завтра, мол, он освободит себя от всякого стеснения. Я слышал его угрозы по адресу Хепберна, которого он открыто обвинял в клевете на него. Его тон в разговоре со мной впервые стал до такой степени высокомерным, и это окончательно убедило меня, что он считает нас совершенно в своей власти. Из всего его поведения явствовало, что при первом же удобном случае он пожертвует нами и, возможно, не сделал этого до сих пор только потому, что не знал, как добраться до форта. В этих условиях Хепберн и я не были в состоянии противостоять открытому нападению с его стороны. Скрыться от него мы тоже не могли. Наши общие силы были несравненно слабее его, к тому же он был вооружен ружьем, двумя пистолетами, индейским штыком и ножом. Когда мы после полудня подошли к одной из скал, Михель остановился под предлогом собирания лишайников и сказал, что вскоре нас догонит. Это был первый случай, что после смерти Худа я с Хепберном остался наедине. Хепберн сообщил мне свои наблюдения над поведением Михеля, окончательно убедившие меня в том, что сохранить собственную жизнь мы можем только пожертвовав этим человеком. Мой спутник вызвался стать орудием самозащиты. Но я, в сознании необходимости этого кошмарного дела, предпочел взять всю ответственность на себя и, когда Михель подошел к нам, я убил его, всадив ему в голову пистолетную пулю». «Оказалось, что сбором лишайников Михель не занимался, и мы ясно поняли, что он задержался только для того, чтобы приготовить ружье для нападения на нас, приуроченного, очевидно, к моменту остановки на ночлег».

Рассказ Ричардсона о смерти Худа и носильщиков и о людоедстве Михеля глубоко потряс его слушателей.

Франклин рассказывает, что после прибытия доктора Ричардсона он, матрос Хепберн и канадцы все в равной степени проявляли исключительное человеколюбие, ухаживая друг за другом и за больным индейцем-переводчиком. Выполняя непосильные для них работы, эти умирающие люди не позволяли другим помочь себе, затрачивая по полчаса на колку одного полена дров и столько же времени на доставку его на расстояние сорока шагов. Эти люди перед лицом смерти проявляли героическое самопожертвование.

Один из канадцев слег. Через несколько часов он умер. Второй канадец сразу как-то притих, ему стало очень холодно. Его покрыли тремя одеялами. Он умер в тот же день. Трупы оттащили несколько в сторону — вынести их из дома не хватало сил. У переводчика-индейца, казалось, помутился разум. Его речь стала бессвязной, он стал метать дикие, страшные взгляды. Впрочем, никто не был вполне нормален. Сознавая свое состояние, Хепберн однажды воскликнул: «Ежели мы когда-нибудь возвратимся в Англию, то я буду очень удивлен, если к нам вернется светлый разум». Нарушение мозговой деятельности сказывалось в частности в страшной обидчивости и в том, что каждому казалось, будто его товарищ слабее и ненормальнее его самого. Поэтому постоянно случалось, что один предлагал другому свою поддержку при заготовке дров или советовал занять более теплое и спокойное место; если же тот, боясь сделать лишнее движение, отказывался от помощи или совета, то в ответ первый высказывал свое недовольство в самых резких, гневных выражениях. Минутой позднее происходило примирение, но вслед за ним повторялась прежняя сцена.

Настало 7 ноября. Начало дня Франклин описывает в следующих словах: «Наш переводчик провел бессонную ночь. Его мучили видения приближающейся смерти, которые мы тщетно старались прогнать. К утру он был так безучастен и слаб, что почти не мог говорить. Я остался лежать рядом с ним, чтобы насколько возможно приободрить его. Доктор и Хепберн отправились колоть дрова. Едва они успели приняться за работу, как вдруг к их удивлению услышали выстрел и почти сразу же увидели совсем близко от себя трех индейцев», — помощь прибыла, люди были спасены. Трудно представить себе, что чувствовали Франклин и его товарищи в эту минуту. Впрочем, переводчик был так слаб, и разум его был в таком состоянии, что он не мог понять, что произошло. Силясь сообразить, в чем дело, он попытался приподняться на своем ложе, но сразу же упал обратно. Нет сомнения, что «приди помощь несколькими часами позднее, — говорит Франклин, — и он был бы мертв, а для нас этот срок измерялся немногими днями».