Арктическая одиссея - [58]

К вечеру небо стало затягиваться облаками, потянул «южачок», слегка зашумело море. К северу от острова появилось большое черное небо – значит, там появилась чистая вода. Вероятно, будет пурга.

25 февраля.

Ночью запуржило. Правильнее сказать, что это не пурга, а сильная метель, потому что нет снегопада.

27 февраля.

С перерывами продолжается пурга. Ветер иногда утихает, но ненадолго – в считанные минуты он достигает прежней силы, и снова начинается снежная круговерть. Сверху сыплет снег. В море погромыхивает лед: идет подвижка льда. Образуются новые торосы, а где-то появляются разводья. Это здесь обычное явление.

Дошиваю вторую камлейку, Данилыч занимается кухлянками, Виктор топит печи. Сейчас он что-то пишет, и вчера писал. Наверное, решил вести дневник.

1 марта.

Пурга, кажется, заканчивается. Утихает ветер, расчищается небо от облаков, и нет снегопада. Скорее бы снова увидеть солнце. За время пурги оно, конечно, значительно поднялось над горизонтом. День-то заметно длиннее становится.

Сегодня после обеда я и Виктор сидели в салоне на диване. Вяло разговаривали, вспоминая прошлую зимовку на острове Четырехстолбовой. И вот осторожно, полушутя, чтобы не обидеть товарища, я спросил Виктора, что он, дескать, в последнее время что-то пишет, наверное, дневник решил вести. После моих слов Виктор слегка смутился и долго молчал. Я тоже молчал и уже пожалел о сказанном. Виктор резко повернулся ко мне, внимательно посмотрел мне в глаза и заговорил откровенно и доверительно.

– Саша, я ведь чуть не покончил с собой в то утро, когда солнце всходило. Палец на курке держал, оставалось только нажать… Не нажал. Чуть-чуть удержался… А мне ведь ничего не стоило сделать это. Душа-то больная была. Все мне осточертело, и жить не хотелось. Да, видно, не судьба… В тот момент всходило солнце, и оно, наверное, отчасти остановило мой палец. Мать свою вспомнил… Да что тебе рассказывать… Я об этом подробно написал. Сейчас я тебе принесу свои записи. Ты действительно что-то пишешь и дневник ведешь. Так эти записи можешь использовать по своему усмотрению.

Виктор удалился в свою комнату. Я был ошеломлен его откровенным рассказом. У меня даже слегка подергивалось правое веко. Ведь чуть не произошло страшное! Через минуту Виктор передал мне несколько исписанных карандашом листков и попросил меня, чтобы я с Данилычем не осуждал его, а еще лучше, чтобы не говорил ему об этом. Я обещал. Я внимательно, слегка волнуясь, прочитал написанное Виктором. Писал он почти без ошибок, но встречались лишние эмоции в описании своих переживаний. Рассказ Виктора отчасти я сократил и переделал под свой стиль. Я повел рассказ от третьего лица. Рассказал об этом Виктору, он не возражал и отказался от своей рукописи.

Итак… Все началось с наступлением полярной ночи, в начале ноября. Появилось недомогание, чувство разбитости, раздражительность, слабость в ногах и руках. Во всем теле чувствовалась постоянная усталость. Ничего не хотелось делать, даже читать. Ночью часто просыпался, утром чувствовал себя разбитым и усталым, словно он не спал, а совершал тяжелую работу. На душе пустота и равнодушие ко всему, особенно к себе. К вечеру иногда оживлялся, выходил из дома, делал кратковременные прогулки, но вскоре возвращался в свою комнату и ложился в постель. Потом стал плохо спать ночью, а днем одолевала дремота. Дремота, но не сон.

Кончалась полярная ночь, но состояние его не улучшалось. Он стал слабеть и тяготиться жизнью. В последнее время ему не хотелось разговаривать с товарищами, пропал аппетит, плохо спал, а если засыпал, то больше снились кошмары. Стал меньше двигаться, перестал выходить из дома и делать прогулки (выходил только по нужде), иногда днями отлеживался на койке, случалось, молча плакал.

Последняя бессонная ночь окончательно подорвала его силы. Сейчас он был один в доме. Его товарищи ушли проверять капканы на песца. В доме стояла мертвящая, какая-то неземная тишина. Он встал с койки и подошел к окну. Сквозь стекла, покрытые густыми морозными узорами, в комнату лился синий зимний свет, и с каждой минутой становилось светлее. Вскоре синий свет сменился голубым – так бывает перед восходом солнца. Невыносимая тоска терзала его, и он решил покончить с собой. Снял со стены винтовку, вложил в казенник патрон и на момент задумался: в какое же место поразить себя. Что-то удерживало его от рокового шага. В эти последние минуты он пытался мысленно пробежать свою короткую жизнь, ему захотелось вспомнить важное, близкое для него, словно без этого он не мог уйти из жизни. Но в воспаленном усталом от бессонницы мозгу лишь проносились бессвязные отрывочные воспоминания, кошмарные видения грохочущих вздымающихся льдин, холодные всполохи на черном небе и давящая тоска, сосущая сердце и мозг. И некуда от нее деться. И тишина. Он слышал гулкое биение своего сердца и даже слышал торопливое тиканье часов на руке.

– Что же ты медлишь? – словно кто-то сказал ему изнутри. Он вздрогнул и заторопился: взвел курок и конец ствола карабина приставил ниже подбородка. Усилием воли подавил в себе разраставшееся волнение и дрожь в ногах. Снова взглянул в окно. В это время всходило солнце. Сотни, тысячи красных, синих, оранжевых, зеленых блесток, переливаясь, заиграли на узорных стеклах. Этот радужный, словно божественный свет как бы проник ему внутрь, в душу, вселяя в нее что-то неясное, обнадеживающее, успокаивающее и ему стало трудно и жалко расставаться с жизнью. «Зачем ты это делаешь? Не убивай себя!» – говорил ему голос жизни, отогретый лучами восходящего солнца. «Что же ты медлишь? Кончай скорее!» – властно проговорил другой голос, голос смерти. И он послушался его, отвернулся от окна. Держа в левой руке карабин, пальцами правой руки дотянулся до курка. Вот-вот холодное, немое оружие скажет свое смертоносное слово. Но другой голос, голос жизни вдруг решительно запротестовал: «Зачем! Зачем! Зачем!» – кричал он вместе с биением сердца. Человек снова невольно взглянул на окно. В морозных узорах солнечные лучи играли еще ярче и веселее. Это сияние напомнило ему что-то радостное, что-то из далекого детства, и он снова попытался вспомнить это нечто ускользающее, но так нужное для него и… Вспомнил! Улыбка матери! Ему ярко представился образ матери, ее любящие, все понимающие глаза и добрая улыбка. «Мама», – прошептал он, и палец правой руки соскочил с курка.