Аркай - [3]
— Вертолёт ветром унесёт в океан, — ответил папа. — И не сядет он, видимости никакой. А про катер и говорить нечего. Ветер по прогнозу сорок метров в секунду, волна в губе[2] такая, что у здорового душу вытряхнет. А время не терпит. Вездеход в Посёлке, дорога вокруг залива занесена, машина не пройдёт. Придётся нартой через лёд. И, пожалуйста, возьми себя в руки.
Люду тепло одели и запаковали в одеяла. Ветер свистел уже так, что с трудом можно было расслышать человеческие голоса. Стало совсем темно, грохотала где-то железная крыша. Снежные заряды наваливались упругой стеной, собачки зябко перебирали лапами, смаргивая с ресничек липкий снег. Их тревожила предстоящая тяжёлая дорога. Андрей Онолов наклонился к Люде, подмигнул слезящимся глазом:
— Не трясись, Иванова Людмила, держи хвост пистолетом. Команда включает скорость. Полный комплект на потяге[3] — десять собачек, впереди твой приятель Аркай. Две собачки сверх расчёта.
Это он себя и папу имел в виду.
Приволокли ещё тулуп, накрыли Люду, подоткнули полы и крепко приторочили её к нарте широкими ремнями, словно мешок с почтой. Люде было жарко и знобко одновременно, клонило в сон, чувствовала она себя слабой и беспомощной. Хотелось, чтобы всё это скорее кончилось.
Немного легче стало, когда нарта наконец тронулась в путь. Это была совсем не та езда, что когда-то, в солнечное воскресенье, когда упряжка вышла на перевал. Пурга набирала силу, напрессованный снегом ветер проникал под одеяло, по лицу текли холодные ручейки, сбивалось дыхание. Тропу уже порядком замело, нарта, тяжело переваливаясь, ползла среди сугробов. Папа налегал на дужку, Онолов Андрей шёл впереди, удерживал собачек на тропе, ориентируясь по удаляющимся огням Береговой. В пургу всё наружное освещение включали на полную мощность, чтобы те, кого в пути застигла непогода, могли по ориентиру добраться до жилья.
Вскоре огни Береговой исчезли. Люде казалось, что нарта, лениво скрипя стыками, спускается куда-то вниз. Сквозь вой пурги к ней прорывались голоса папы и каюра, но слов нельзя было разобрать. Прерывисто лаяли собачки.
Папу, между тем, тревожили сильные сомнения. Нарта определённо отклонялась к невидимым в снежной кутерьме сопкам. Папа сверялся с ручным компасом, подсвечивая карманным фонариком, и командовал Онолову Андрею держать левее. Собачки выполняли команду неохотно, шли боязливо и всё время норовили взять прежнее направление. Папу выводило из себя поведение собак, и он сам встал в голове упряжки. Каюру это было не по душе, но возразить он не решился: папа был старший, командир корабля, к тому же у него имелся хороший ручной компас.
Папа намотал на руку ремешок, закреплённый на ошейнике Аркая, и принялся торить тропу. Занятие это было каторжное. Ноги в тяжёлых морских сапогах увязали в снежном крошеве, глаза забивало тающим снегом, свирепый ветер рвался в лёгкие. Несколько раз папа падал, и его сразу приметало сугробом. К тому же Аркай резко замедлил ход, а потом и вовсе упёрся и стал. Он уселся, прочно застопорив передние лапы, и двигаться дальше отказался.
— Что же ты, собачуля! — закричал папа. — Отдыхать будем после. Поднимайся, полный вперёд!
Он рванул за ремешок, сделал широкий шаг и провалился сквозь снег. Ему удалось выхватить ногу, и он повалился на лёд перед носом вожака. Аркай ухватил его за воротник шинели и, упираясь всеми четырьмя лапами, потащил назад. Подоспел Онолов Андрей, помог подняться на ноги. Папа посветил фонариком: у его ног шевелилась и вспухала буграми тёмная масса мокрого снега.
— Лёд, однако, унесло в океан, — прокричал каюр. — Собачки и не хотели сюда идти. Надо назад возвращаться.
— Да нет у нас дороги назад! — рассердился папа.
— Обойдём это место, — предложил каюр. — Аркай дорогу в темноте хорошо держит. Тут до Посёлка ближе, на Береговую он не поведёт.
Задыхаясь от бешеного ветра, папа толкал медленно ползущую нарту и думал, что до беды оставался, собственно, один шаг. Если бы вожак послушно выполнял его команды и упряжка шла чуть резвее, все они мигом ухнули бы в ледяную воду, из которой никаким чудом не выбраться на мокрое снежное сало. Все ушли бы под лёд: он сам, каюр, собаки, привязанная к нарте Люда. От этой мысли ему стало холодно. Вожак, упрямый рыжий пёс, предугадал беду, не допустил её. И ещё папа думал, что об этой истории рассказывать никому ни под каким видом не стоит.
Аркай медленно выбирал дорогу, порой замирал на месте, раздумывал. Один раз папа не удержался, подал команду, и вся упряжка вдруг забастовала. Собачки сидели взъерошенные, с набитыми снегом шубками, опустив морды, и тяжело дышали.
«Они не верят мне, — подумал папа. — Я их крепко подвёл».
— Не мешай, однако! — рассердился Онолов Андрей. — Аркай разберётся сам. А так собачки понапрасну из сил выбьются, тогда всё!
Аркай поднялся, коротко тявкнул, и нарта двинулась по снежной целине, по рыхлому, сыпучему снегу. Сквозь метельную свистопляску папа различал только двух коренников. Собачки брели, прокладывая в снегу узкую траншею, по которой, как лодка, тяжело переваливаясь, волоклась нарта. Аркай шёл впереди, по неутоптанному снегу, и ему приходилось тяжелее всех. Неровный ход упряжки сбивал его из стороны в сторону, он сваливался вбок и лаял хрипло и зло, как не лаял никогда. Он злился на спотыкающихся ведомых, на собственные дрожащие лапы, на кручёный ветер с удушающим мокрым снегом, на человека, который своими нелепыми командами сбивал его с толку. Ему бы сейчас рухнуть в снег, расслабить спину, совсем немного отдохнуть. Но этого не предвиделось. Встревоженные люди не напрасно двинулись в путь по такой лихой погоде. И Аркай налегал на алык,
