Аркашины враки - [8]

– Слушай, я сейчас уйду, а потом вернусь… возможно, не один… – сказал он. И добавил:

– Прибери тут, что ли…

Еще раз огляделся, вздохнул и вышел из мастерской.

Евгения Павловна

Через полчаса в коридоре раздались шаги, прозвучал негромкий женский смех, дверь отворилась, и в комнату первой вошла стройная женщина в коротком и пушистом бежевом пальто с поднятым воротничком, с серой шелковой косынкой на шее. Сразу за ней как-то боком появился Аркаша. Был он страшно бледен, глаза в слезах, как обычно. Из-за оттопыренной нижней губы торчал ватный тампон.

Женщина увидела меня с книжкой, поздоровалась и продолжила разговор с несчастным Аркашей:

– Аркадий Семенович, не переживайте! Поболит и перестанет. Как только заживет, вставим вам мостик, зубки белые, эмалированные.

– Шпашибо – отвечал Аркаша, придвигая гостье стул.

– Может быть, чаю? – спросила я и включила электроплитку.

– Аркадию Семеновичу часа три есть нельзя, и горячего пить тем более. Но я бы чаю выпила. Спасибо.

Гостья, сняв пальто, осматривалась в мастерской, видно было, что ей интересно. Я ставила на верстак чашки, сушки, ириски… но на самом деле рассматривала её. Она осталась в шляпке – в почти незаметной бледно-розовой таблетке, каким-то чудом державшейся на светлой и пышной стрижке, почти как у Татьяны Дорониной. Свитер, тонкий, но мягкий, был светло-серый, юбка по колено – чуть темнее свитера, рябенькая, твидовая, а дальше – серые плотные чулки и бежевые ботиночки на каблучках. Все такое свежее, и – небывалое. Как в кино. И этот ее шелковый платок в тонкую полоску – розовым по серому… он был завязан свободным узлом. И лицо – тонкое, спокойное, не то чтоб молодое, но – ухоженное. Возраст меня тогда не интересовал, ничего я в нем не понимала. Зато меня волновали духи, а гостья пахла просто чудесно. И руки у нее были с маникюром, лак на ногтях перламутровый, и тонкое золотое колечко без камушка на безымянном пальце.

Аркаша скрылся в свой чулан, оклеенный черной бумагой, в свою «фотолабораторию». Он там чем-то побрякивал, булькал и шуршал. А женщина спросила мое имя и сама назвалась. Евгения Павловна. Сообщила, что «у заводчан большие проблемы с зубами, не замечали?..» И объяснила, что это из-за специфики местного производства – «такая тут специфическая химия…» Она говорила и ходила по мастерской, всё рассматривала и ничего не трогала. Я как бы вместе с нею, ее глазами, разглядела, что вообще-то мой дядя Аркаша аккуратист и технарь, все у него было по уму… Вода вскипела, я заварила свежий чай в фаянсовом чайнике, налила его гостье не в кружку, а в чашку, правда, без блюдца. Она присела на табурет, взяла ириску и посмотрела на меня. Глаза у нее оказались бледно-голубыми в темных подкрашенных ресничках. Да и губы, пожалуй, подкрашены, только помада бледно-розовая, неброская.

– Вы учитесь и работаете? – спросила она. – Ваш дядя кое-что о вас рассказал. Географический факультет… Наверное, любите путешествовать. Бывали в Ленинграде? Нет?.. Обязательно побывайте. Я там родилась и училась.

«Из Ленинграда… Так вот откуда такая», – подумала я.

Я пила чай, стараясь не хлюпать, и коротко отвечала на вопросы – что в Ленинграде еще не была, путешествовала пока что мало, живу в Уреченске недавно, что с зубами у меня, кажется, все в порядке, что мама художница, но сейчас на пенсии, что жду допуска на территорию завода, что – да, люблю читать художественную литературу. К концу чаепития к нам из чулана вернулся Аркадий Семенович. Он был без берета, без ваты во рту, но и без двух передних зубов в нижнем ряду. На шее у него болтался фотоаппарат. Хороший иностранный аппарат «Praktika» с большим объективом. Аркадий Семенович почтительно обратился к гостье, борясь с дырой в зубах:

– Вафу пленку, Евгения Павловна, я только что проявил, контрольные отпефятки занефу на днях… – говоря, он в то же время включил прожектор, направил его свет на серебряный зонт, который раскрыл и примостил на полу. И спросив: – Я пофнимаю?.. – стал порхать вокруг нас, снимая Евгению Павловну с расстояний близких и далеких. Рассеянный серебристый свет залил мастерскую, шел он не сверху, а снизу, так что все преобразилось, но слегка, не резко. Все эти приготовления и Аркашино порхание развеселили нашу гостью – она улыбалась, она позировала, меняя позы и повороты головы. А уж дядя-то мой был в полном улете!.. Отщелкав пленку, он успокоился, и Евгения Павловна засобиралась уходить. Аркаша подал ей пальто и проводил до выхода. Всего-то. Но я помню, как он это сделал – подал прекрасной юной даме бальзаковского возраста пальто. Они вышли, а я подумала: не увидит ли Марья Федоровна, как Аркадий Семенович, провожает Евгению Павловну до выхода из з/у?

Или это я только сейчас, через тысячу лет, так подумала?..

Тайный агент

Через три дня мой допуск не пришел, и вообще за всю неделю ничего нового не произошло – ни на географическом вечернем факультете, ни дома, ни здесь, в з/у. Я мыла в коридорах полы по утрам. Аркадий Семенович попривык к дырке во рту: водку пить научился, не проливая ни капли – запрокидывая голову. А в остальном лишний раз рот не открывал. Помалкивал.