Аркан - [157]

— Лей! — рявкнул Симеон, наставив на глубокую рану, похоже от топора, жестяную воронку.

Мужик взвыл по-волчьи, рванулся. Закусив губу, Найд наклонил котелок. Несчастный сорвался на визг, висевший на здоровой ноге инок отлетел в проход, унеся с собой забрызганную бурым занавеску. Но тут раненый обмяк, закатил глаза, и брат Симеон без помех закончил процедуру. На ватных ногах Найд вернулся к печи, плохо помня, за чем его послали в этот раз. Непонимающим взглядом он уставился на Ноа, снова появившегося в дверях, причем — с пустыми руками.

— А где мясо?

— Там, там… — запинался монашек, указывая трясущейся рукой себе за спину.

Анафаэль нахмурился, но тут посланца впихнули внутрь без всякого уважения к его статусу. Появившийся на пороге мирянин был немногим старше послушников. Кожаный фартук ремесленника потемнел, с левого рукава рубахи капало на пол. Тельце ребенка на его руках казалось безжизненным. Светловолосая головка не имела лица — на его месте была страшная маска, влажно поблескивающая белизной костей сквозь алое месиво.

— Сюда! — опомнился Найд и бросился вперед, указывая дорогу. Несчастный отец поспешил за ним, хотя сам едва держался на ногах — видно, бежал всю дорогу до обители. Брат Симеон только принял вновь прибывших, а у входа снова послышался шум. К счастью, это оказалась всего лишь мать ребенка — задыхающаяся от слез и быстрой ходьбы. Лечцы замахали на Ноа, и он, что-то мягко бормоча, увел женщину за занавеску.

Анафаэль не мог сказать, был ли раненый ребенок мальчиком или девочкой. Как многие маленькие дети, он носил длинную домотканую рубаху, некрашеные войлочные куртку и башмаки. Теперь, когда малыша положили на койку, Найд разглядел, что нижнюю часть лица изуродовал страшный удар, разворотивший челюсти. К счастью, дитя было в беспамятстве. Время от времени худенькое тело сотрясали судороги, и из остатков рта сочилась белесая пена.

Сердце Найда кольнуло дурное предчувствие. И верно, Симеон не стал посылать за водой, жаровней или бинтами. Вместо этого брат осведомился об имени ребенка, сотворил над ним знак Света и принялся бормотать отходную молитву: «Вечный покой даруй невинной Альме и вечный свет пусть ей светит. Услышь молитву: к тебе придет всякая плоть…» Ремесленник, все это время кротко и с надеждой взиравший на действия лечца, подступил к нему, терзая шапку в запачканных кровью руках:

— Что же это, святой отец… Разве… она не поправится?

Брат Симеон только головой покачал:

— Девочка отходит. Попало бы копье в руку или ногу, я еще мог бы попробовать отрезать. А тут… — Инок махнул рукой, отворачивая искаженное сознанием собственной беспомощности лицо, и пошел к следующему больному. Но не тут-то было! Отец Альмы ухватил его за полу рясы:

— А чудо?! Разве чудо не сможет ее исцелить? Свет Милосердный… Позвольте отнести ее к Свету!

Симеон нахмурил кустистые брови:

— Ты просишь невозможного. Даже святыня обители не сможет вернуть отлетающую душу в это тело. Смирись и молись, чтобы ее не коснулась тень.

— Прошу вас, отец, умоляю! — Мирянин повалился на колени, не выпуская рясы из дрожащих пальцев. — Одна она у нас, единственная.

Его жена, оттолкнув Ноа, упала рядом, целуя мокрый, забрызганный подол.

— Светлый брат, — пробормотал Найд, не узнавая собственного голоса, — позвольте отнести девочку в храм. Может быть, на этот раз Свет действительно будет милосерден.

Симеон зло вырвал рясу из рук крестьян, сгреб новиция за рукав и оттащил за занавеску. Воткнув его между стеной и столиком с пугающего вида инструментами, монах зашипел Найду в лицо:

— Свет Милосердный — это тебе не забава и не игра в кости! Дитю голову размозжили, оно все равно помрет. А потом слух пойдет, что святыня у нас — ложная. Так что держи язык за зубами и делай что велят. А не то быстро вернешься туда, откуда вышел.

Инок выпустил Найда и направился к поджидавшему его помощнику, уже кидавшему в их сторону нетерпеливые взгляды.

— Выходит, вы сами не верите в это ваше чудо?! — бросил ему в спину новиций глухим от ярости голосом.

Симеон дернулся, будто слова были тяжелым копьем, поразившим его на ходу.

— А вот за ересь, — уставил он на Анафаэля измазанный кровью палец, — ты перед отцом настоятелем ответишь! Вон отсюда! Вон!

Найд выскочил в проход между койками и зашагал к выходу, чуть не свернув со скамьи плошки с какой-то травяной кашицей. Тут-то он и наткнулся на взгляд Ноа — взгляд побитого плетью щенка, еще тянущегося глупой мордочкой к протянутой руке. Тихо стоя у дверей за спинами коленопреклоненных родителей, новиций делал единственное, что умел, — молился Свету.

Решение созрело у Найда так быстро, что он уже действовал, еще до конца не отдавая себе отчета в том, что именно собирается сделать. Склонившись над безутешным отцом так, чтобы его не видели лечцы, он прошептал:

— Если Свет Милосердный не в силах сотворить чудо, может, это сделает священный Ясень.

Мать первая вскинула на посланника надежды заплаканные глаза, и новиций горячо продолжил:

— На той неделе у чудесного древа исцелились двое: пошел неходячий и больной антониевым огнем перестал трястись в припадках. Разве вы ничего об этом не слышали?