Аркадия - [10]
В начале послания Понтан вышучивает дорогие для юного поэта «аркадские» мотивы. Но Саннадзаро, который в обычной жизни, как покажет дальнейший рассказ, не менее Дон Кихота Ламанчского мог бы претендовать на звание Рыцаря Печального Образа, выказал в данном случае достаточное чувства юмора, чтобы не обидеться. После смерти Понтана он, вместе с друзьями по Академии готовя к печати собрание стихов учителя, включил туда и эту озорную эпистолу.
Как бы то ни было, по собственной ли стыдливости или боясь огорчить строгую и набожную мать, Якопо не увлекся «блаженными баньками» и тамошними «сиренами». Но это расхождение с учителем ни в чем ином не отдалило их друг от друга.
Примерно к тому же времени (1478–1480) относится еще одна история любви и потери, отразившаяся как на судьбе поэта, так и на его творчестве. Убедившись в твердости моральных принципов Якопо и чувствуя к нему все бо́льшую симпатию, Понтан, отец трех дочерей, пожелал видеть его мужем младшей из них, Лючии. Якопо, весьма польщенный, был представлен будущей невесте, только входившей в брачный возраст. Но девушка неожиданно умерла (мы не знаем причины) неполных пятнадцати лет от роду. Среди стихов Якопо остались два горестных сонета, оплакивающих «маленького ангела, слишком возвышенного для нашей низкой жизни», который вернулся к небесным хорам, прибавив им света (Lucia созвучно итальянскому luce, «свет»), а землю оставил темной и пустой[66]. История Лючии в «Аркадии» соединится с историей Кармозины.
Обновив отроческий опыт потери надежд, потери мечты, Саннадзаро на долгие годы остался одиноким. Своей семьи создать ему так и не довелось.
Немалая часть написанного поэтом отмечена глубокой печалью, а подчас и жаждой смерти. Иногда отчаяние в его стихах сгущается до степени, заставляющей вспомнить Леопарди и Бодлера:
В начале 1480-х годов Саннадзаро работает над романом-поэмой, полностью посвященной теме Аркадии. В окончательном варианте книга так и будет называться – «Arcadia»; первоначальное заглавие звучало как «Arcadio» («Аркадянин»). Герой-неаполитанец, ушедший в Аркадию, чтобы разлукой погасить чувства к любимой, не отвечающей ему взаимностью, продолжает жестоко страдать в стране, где природа во всем своем нерастраченном богатстве и полнокровии и жизнь пастухов, хранящих верность заветам «золотого века», – все дышит любовью и взывает к любви. Сильные впечатления каждого дня, переживания товарищей, подобные собственным переживаниям героя, музыка, пение, священнодействия, пастушеские труды и забавы прекрасных юношей и девушек – все держит его душу в состоянии непрерывной сладкой муки, не давая ни впасть в отчаяние, ни охладеть к предмету своей страсти. При чтении книги возникает множество живописных ассоциаций, чему способствует и то, что описания рукотворных картин (порой – реальных работ художников конца XV века) присутствуют в книге наряду с жанровыми и пейзажными картинами, созданными воображением автора, так что между первыми и вторыми не ощущается никакой разницы. На протяжении двенадцати прозаических глав и двенадцати стихотворных эклог все происходящее окружено покоем, атмосферой, поглощающей время подобно сну, что напоминает живопись современников Саннадзаро – Перуджино, Беноццо Гоццоли или Лоренцо Косты. Легко связать этот феномен с широким распространением и комментированием неоплатонических идей и, в частности, с концепцией «сна-созерцания» Марсилио Фичино. Но в том, что популярность этих идей непрерывно росла, угадывается полусознательное желание заклясть, замедлить бег исторического времени, стремительно ускорившийся в последние годы XV века в связи с усилением борьбы за гегемонию в Европе (главной ареной этой борьбы стала именно Италия) и Великими географическими открытиями.
