Аркадиана - [46]

-- Значит, их двое, - заявляет Вера с явным намеком.

Я отвечаю, что пусть не тянет лапы - это мое. Я не покушаюсь на Мустафу, и она пусть не жужжит.

- Но ведь двое, - говорит Вера, делая шокированный вид. - Ты себе хочешь обоих?

-- Ага, - говорю я. - Хочу. Меня, если ты помнишь, в школе учили: главное - это коллектив. Были бы люди хорошие, а количество...

-- Ты невозможная женщина, - говорит Вера.

-- Ага, - снова соглашаюсь я.

Вера вздыхает.

-- Нет, ты великолепна, - говорит она.

Я отвечаю, что пусть не заговаривает зубы - дележки не будет. Я не ведусь на грубую лесть.

-- А как твой? - спрашиваю я, выпивая горячий желток.

Вера недовольна. Вчерашняя песня повторяется. Мало, что она недовольна Мустафой лично, она подозревает его в скупости (думаю, небезосновательно).

-- Он меня спрашивает: Вер, может тебе нужны деньги? Нин, ну как я могу ответить на такой вопрос? Что мне говорить: да, давай? Я конечно говорю: нет, что ты...

-- А он? - спрашиваю я.

-- А он, мне кажется, как-то сразу успокоился, - говорит Вера обескураженно.

Я высказываю мнение, а именно: не только надо громко говорить, что деньги нужны, а еще и за горло хватать, потому что иначе эти умники притворяются, что плохо слышат.

-- Нет, ну так нельзя, - говорит Вера.

-- Так-то, может, и нельзя, - соглашаюсь я. - Но иначе не получается. Вон ты у Машки спроси.

Вера тяжело задумывается. На лице отражается сложная гамма чувств и мыслей.

- Нет, - повторяет она. - Я люблю не его. А его миллионы.

Разговор получается долгий, мы многократно ходим за добавкой, и в результате попадаем к морю, когда на пляже нет ни одного свободного лежака.

-- Что ж, - говорю я. - Придется плавать.

У Веры вид оскорбленной невинности. Она гордой походкой, двигая бедрами, заходит в воду. Окрестные мужики делают стойку. Я не хочу лечить потом ссадины на ногах, и забираюсь в море как обычно: первые шаги в тапках, потом прицельный бросок на сухое место (с разлетанием капель на всю округу и возможным попаданием в того, кому не повезло), далее на четвереньках. Через несколько метров я догоняю Веру, и мы вместе плывем к буйкам. Вода ровная, волнения почти нет - только время от времени набегает вал от моторных лодок, и мы обе покачиваемся, никуда не торопясь.

-- Если б нам с тобой да нормальных мужиков, - говорит Вера и равномерно гребет. - Цены б нам не было.

-- Где ж их взять, нормальных, - отвечаю я. - В море не выловишь.

Словно в подтверждение моих слов, море впереди пустое. Купальщики остались в пятиметровой прибрежной полосе. Только два идиота на байдарках с визгом носятся друг за другом по отгороженной акватории. Самое интересное, что это турки. Я уже поняла, что если посреди моря в байдарке вместо разрешенного строго одного человека сидит один с двумя девками впридачу, веслом пытается дать по голове приятелю в другой байдарке, и все орут на все побережье - это либо наши, либо турки. Причем равновероятно. Пятьдесят на пятьдесят. Есть у нас что-то общее в менталитете.

Пока мы плывем, Вера раздумывает вслух, как выманить у Мустафы подарок, и какой именно. Я возражаю, что дело гиблое - надо быть Машей как минимум.

Вода теплая, как парное молоко. Вдоль горизонта проплывает яхта. Мне мимолетно приходит в голову, что папе очень бы понравилось так плавать, но только не придется. От этой мысли у меня теснит дыхание, и я быстро гоню ее прочь. Еще утону.

Мы подплываем к буйкам, я ложусь на спину и смотрю в небо, тронутое легкими облачками, над дымчатым гребнем гор, а Вера стоит на месте и считает яхты. Тем конца не видно - словно где-то порвался мешок с яхтами, и они все дружно ринулись наружу.

-- Двадцать шесть, - говорит Вера, провожая глазами последнюю.

Я спохватываюсь, что через полчаса морда у меня будет красная, как печеная форель, а способа лежать на воде вниз лицом еще не придумали. И наслаждаться природой проблематично... Может, снять верхнюю половину купальника?

-- Ты того, - возражает Вера, - придумаешь, тоже...

-- Никого ж нет, - удивляюсь я.

-- Как никого. Этот вон... мотогонщик, банановодец... его пожалей, он в пирс врежется.

Но в моих планах жалеть в первую очередь себя, а потом уже тружеников голубой волны. Я недавно видела на пляже немку без лифчика, и в обморок вокруг не падали. Даже никто не клеился... В общем, я снимаю купальник и кладу себе на нос.

-- Самое главное, - говорю я. - Чтобы он не утонул.

При этих словах я замечаю, как в Вериных глазах мерцает недобрый свет.

-- Не вздумай! - говорю я. - О сем и не мыслих! Понеже и недостоин бых того... Вообще, отплыви от меня.

Вера гнусно ухмыляется. Она кружит, не сводя с меня плотоядных глаз.

-- Ты невозможная женщина, - снова констатирует она. - Я тебе сейчас стихи почитаю.

Она огибает мою голову.

-- Среди миров, - начинает она. - В мерцании светил... Одной звезды я повторяю имя...

Я лежу и слушаю. Дурдом. В Турции, в Средиземном море, на диком солнцепеке, у пляжа, набитого курортниками со всего света мокнут в соленой воде две ненормальные - одна с бюстгалтером на морде, а другая читает Анненского, причем первая делает вид, что не замечает, как вторая не сводит глаз с ее груди. Ладно... От груди не убудет... В крайнем случае - будет домогаться - утоплю...