Аристократия в Европе, 1815–1914 - [46]

.

Гораздо более важное значение имели региональные различия в России. Более трех четвертей государственных лесов находилось в пяти самых северных губерния, европейской части России. Однако большая часть Архангельской, Вологдской, Пермской, Олонецкой и Вятской губерний представляли собой девственные территории, огромная протяженность которых и отсутствие сообщения препятствовали коммерческому использованию лесов. Если не считать этих пяти огромных губерний, то в России преобладали частные лесные владения. На остальной ее европейской части 49 миллионов десятин занимали лесные массивы, менее четверти которых принадлежало государству, а преимущественная часть находилась в руках знати. В двадцати восьми из сорока девяти губерний более половины лесных угодьев было за частными землевладельцами[153].

В России, как и в Германии, львиную долю крупнейших поместий обычно составляли леса. В Пермской губернии, родине уральских магнатов, концентрация дворянской лесной собственности в России была наивысшей. В Германии дворянские поместья величиной свыше 2500 гектаров содержали более высокий процент лесов, чем более многочисленная группа имений в 500 гектаров и выше. Из перечисленных Гэбичем шестнадцати поместий площадью свыше 20000 гектаров, все они почти на 70 процентов были покрыты лесами. Леса ценились очень высоко. Так, в 1910 г. поместье принца Штольберг-Вернигеродского в Оттовальде (Верхняя Силезия), которое содержало 26517 гектаров леса, было продано за 17 миллионов марок. В Силезии, однако, крупные владельцы лесных угодьев могли с равным успехом быть и важнейшими промышленными тузами. Но прежде всего леса являлись первостепенным источником дохода Standesherren, крупнейших собственников в западной, южной и центральной Германии[154].

К счастью для крупных землевладельцев, в течение девятнадцатого века цены на лес сильно поднялись. Если уголь как топливо вытеснил дрова, то эта потеря была с лихвой компенсирована широко развернувшимся строительством деревянных кораблей и домов, а, начиная с 1840-х годов, стала с огромной скоростью возрастать потребность в дереве для железнодорожных шпал и крепежных стоек. Цены на лес в Германии плавно поднимались на протяжении всего восемнадцатого века, но в период между 1780 и 1810 гг. резко подскочили; затем с 1830-х годов вновь поднимались с все нарастающей скоростью вплоть до 1870-х годов, когда в течение шести лет упали в среднем на 30 процентов. Однако в 1880-х годах начался новый период роста цен, который продолжался до 1914 г. В 1850-х годах князья Фюрстенберги подсчитали, что всего за шесть лет стоимость их лесных угодьев удвоилась. В период между 1780-ми и 1860-ми годами доход от лесных угодьев семейств Гессианов фон Буттлар-Элбербергов и фон Дэрнбергов приумножился в десять раз[155].

Доходы от лесного хозяйства — в особенности в век, предшествующий развитию железных дорог, — отличались в зависимости от региона, не говоря уже о качестве леса; главную роль здесь играла величина местных потребностей и сложность транспортировки при условии бестарности перевозок. В 1870-х годах гектар леса в Клеве (Рейнская область) приносил в семь раз больший доход, чем в Восточной Пруссии. В девятнадцатом веке этот разрыв уменьшился, частично благодаря тому, что с возросшей квалификацией управляющих восточным лесным хозяйством увеличились и объемы поставляемого леса. При всем при том, в 1865–1869 гг. доход с гектара лесных угодьев в королевстве Саксония был в 2,5 раза выше, чем в Баварии и вчетверо выше, чем в Пруссии. В 1875–1879 гг. кубометр дуба стоил 32 марки в Трире, в сердце индустриальной Рейнской области, и всего 20 марок в отдаленной Восточной Пруссии. Только с развитием железных дорог стало возможным реализовать огромный потенциальный доход от лесного хозяйства в Баварии. До 1850 г. заготовленный лес в огромном количестве попросту гнил, из-за того, что плохое сообщение делало его использование убыточным[156].

Еще более резкими были региональные различия в России. В конце 1880-х годов доходы с одной десятины государственного леса колебались от 3 копеек в Костромской, Пермской, Вологодской, Вятской и Архангельской губерниях до 5 копеек в густонаселенных и малолесистых Тульской и Харьковской. Гораздо больше были различия между частными владениями. В западных губерниях в 1870-х годах, прибрежные районы были обезлесены вследствие усиленной торговли лесоматериалами через Балтийское и Черное моря, тогда как в более отдаленных районах Смоленска, Минска и Могилева коммерческое лесоводство оставалось убыточным. Строительство железных дорог дало лесному хозяйству новую жизнь — и не только благодаря потребности в древесине для шпал, но и вследствие открывшегося доступа на рынки сбыта. Когда в 1860-х годах вблизи брянских лесов (Орловская губерния) прошла железная дорога, цены на лес мгновенно взлетели. К двадцатому веку стало возможным использовать даже могучие леса уральских магнатов. В 1903–1905 гг. Строгановы в среднем получали за свой лес 168000 рублей чистого дохода в год и 599500 рублей — в 1910-е. Однако в столь отдаленном районе предельно возможные доходы с гектара оставались низкими: заполучить опытных десятников было крайне трудно, цены на древесину лесоторговцы давали разорительные, а завлечь их в эту глушь можно было, лишь предоставив им почти что carte blanche