Аристократия в Европе, 1815–1914 - [32]

В таблице 2.15 хорошо видны основные различия, касающиеся всех восточных княжеств, с одной стороны, и Шлезвиг-Гольштейна, Вестфалии и Рейнской области, с другой. В этих трех германских государствах дворян, владеющих собственностью, оцениваемой от 1 до 2 миллионов марок, фактически было меньше, чем владеющих собственностью в 2–5 миллионов марок. Значительного числа бедного провинциального «джентри» здесь не наблюдалось. Напротив, наличествовало более малочисленное, но зато явно более обеспеченное сельское дворянство.

Различия между структурой и имущественным состоянием дворянства в Рейнской области, Вестфалии и Шлезвиг-Гольштейне, с одной стороны, и юнкерами, с другой, имело огромное политическое и культурное значение в Германии в девятнадцатом веке. Характеризуя члена богатого знатного рода Рейнской области, барон фон Штейн говорил о юнкерстве:

«Дворяне Пруссии являются бременем для нации, так как они многочисленны, в большинстве своем бедны и жадны до всякого рода должностей, жалований, привилегий и льгот. Из-за бедности им недостает образования, они вынуждены получать его в нищенски оборудованных кадетских корпусах, и высокие должности для них закрыты <…> эта огромная армия полуобразованных людей реализует свои претензии за счет своих соотечественников в двойном качестве — как дворяне и как чиновники»[99].

Католицизм, исповедуемый дворянами Вестфалии и Рейнской области, резко отличал их от юнкерства при всем сходстве и различии этих двух групп. Однако хотя дворянство Шлезвиг-Гольштейна было протестантским, оно во многих отношениях не походило на высшее сословие Пруссии. Вот что пишет об этом Иоахим фон Диссов:

«…среди дворян Шлезвиг-Гольштейна откровенно провинциальные и неотесанные юнкера встречаются реже, чем в других наших аграрных районах Северной Германии. Отчасти это происходит от того, что эти семьи исторически связаны с Королевством Дании, а отчасти благодаря лучшему экономическому положению. Наследники крупных майоратов (Fideikommissi!) в юные годы посещали иностранные государства и несли военную службу не в маленьких гарнизонных городках, а по большей части в полках гвардейской кавалерии, главным образом в Берлине и Потсдаме. И культурные традиции в этой земле были также не редко более прочными, чем в соседних, богаче поместные библиотеки, ценнее мебель, а семейные портреты писались более изрядными живописцами»[100].

Из этой сложной, порой, возможно, даже утомительной главы, насыщенной статистическими данными, следуют четыре основных вывода.

Во-первых, хотя проследить географическое распределение аристократии в обществе и измерить различие в ее доходах вполне возможно, дать точное перекрестное сопоставление дворянства разных стран — задача крайне сложная. Статистические данные для разных стран известны с разной степенью достоверности и относятся к различному времени. Сравнение статистических данных о налогах в Пруссии, начиная с 1912 г., скажем, с частными отчетами русских дворян примерно за тот же период и английскими данными, составленными за четыре предшествующие десятилетия, таит немалые опасности.

Тем не менее, можно все же наметить отдельные основные пункты для сравнения. Если в 1800 г. русская и английская аристократическая элита имела примерно равные доходы, то к 1850-му году англичане вырвались далеко вперед, сохраняя первенство вплоть до 1914 г. Немцы, за исключением крупных собственников Богемии, в 1815 году были гораздо беднее как англичан, так и русских. К 1914 г. наиболее богатые немцы догнали русских и стали в один ряд с англичанами. Доход Хенкеля фон Доннерсмарка, равный 12 миллионам марок в год (600 000 фунтов), уступал, по-видимому, лишь ежегодному доходу герцога Вестминстерского. Семнадцать британских пэров в 1883 г. имели доход свыше 100 000 фунтов в год, однако, поскольку большинство из них владели городской и промышленной собственностью, состояния их за последующие три десятилетия, несомненно, увеличились. В 1912 г., с другой стороны, только шестеро прусских титулованных землевладельцев получали доход свыше 100 000 фунтов в год. Английские магнаты по-прежнему оставляли прусских далеко позади.

Однако, что касается большинства аристократов и более богатых родов поместного дворянства, то здесь картина вырисовывается гораздо менее ясно. В 1873 г. 2500 британских землевладельцев, не считая тех, кто имел собственность в Лондоне, получали доходы от ренты свыше 3000 фунтов. К 1912 г. их число несомненно сократилось из-за падения арендной платы на пахотные земли в южной части Англии и резкого ухудшения положения ирландских джентри. В Пруссии, менее плотно населенной стране, 493 землевладельца из дворян владели собственностью, которая в 1912 г., согласно налогообложению, оценивалась свыше 2 миллионов марок (100 000 фунтов), и даже самые бедные из них имели годовой доход в 4000 фунтов. Многие из 636 дворян-землевладельцев, владевших собственностью от 1 до 2 миллионов марок, получали такой же доход и даже выше. Однако, для достоверного сравнения с Британией необходимо учесть как прусских землевладельцев недворянских сословий, так и многочисленных собственников земли, дворян и недворян, ежегодный доход которых соответствовал 3000–4000 фунтам. Стоит добавить эти группы, к тому же учесть различие в численности населения Великобритании и Пруссии, и разрыв между доходами аристократии этих двух стран исчезнет. В полную противоположность ситуации, характерной для 1815 г., столетие спустя представители прусской знати уже не уступали типичному английскому аристократу, не принадлежащему к плутократии, или наиболее состоятельным семьям в графствах.