Аристократ и куртизанка - [62]

Разве Мадлен могла рассердиться на него? Люк выглядел таким усталым, что она согласилась бы на что угодно, лишь бы он лег в постель. Поэтому она позволила мужу взять себя за руку и перевести через двор в главное здание форта. Он открыл дверь на первом этаже и жестом пригласил ее войти. В маленькой, спартанского вида комнате стояли только стул и узкая койка.

— Нам обоим нужно поспать, — сказал Люк. — Если хочешь, я лягу на полу.

Мадлен посмотрела на грязный, сколоченный из грубых досок пол. Неподходящее место для раненого! А кроме того, она хотела спать рядом с Люком. Она видела, как он борется со слабостью, заставляет измученное тело подчиняться воле и не позволяет себе ничего похожего на жалобу, и ее сердце полнилось любовью к нему.

— В этом нет необходимости. Нам хватит места на кровати, — сказала она, сбрасывая сабо и садясь на одеяло. Было слишком жарко, чтобы укрываться. Тяжелый, душный зной предвещал грозу.

Люк кивнул. Похоже было, что он принял ответ с облегчением, но улыбнуться себе не позволил. Сняв куртку, он сел на край кровати и на мгновение положил голову на руки. Мадлен подавила желание обнять его.

— Люк? — позвала она вместо этого.

— Ммм?..

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответил он, но, нагнувшись, чтобы снять сапоги, застонал от боли.

— Позволь мне, — сказала она, вставая с кровати. — Ты только растревожишь плечо.

Когда сапоги были сняты, она оказалась стоящей на коленях меж его ног. Мадлен подняла голову, посмотрела ему в глаза и тут же пожалела об этом: промелькнувшее в них выражение больно резануло ее.

Люк, слегка улыбнувшись, провел пальцем по нежной линии ее подбородка.

— Ты знаешь, что я не стану навязывать тебе свою близость силой?

— Да.

— Но мне нужно поцеловать тебя. Очень нужно…

И, наклонив голову, он поцеловал Мадлен с такой нежностью, что у нее закружилась голова. Она почувствовала прежний ненасытный голод, снедающий душу, голод, который — она знала — может вызвать только он. Она не была уверена, что готова к близости с ним, готова простить то, как он обращался с ней, но не могла отказать, увидев такую боль в его глазах.

Его надежды на возвращение монархии были разбиты вдребезги, и Мадлен желала утешить его. Кроме того, она не знала, сколько дней или часов отделяет его от смерти. Англия казалась теперь бесконечно далекой, а все происшедшее там — не имеющим к ним никакого отношения. Уезжая тогда от Люка, она чувствовала такую боль и злость! А сейчас не могла поверить, что когда-то почти возненавидела его…

— О, Мади, сколько времени потеряно, — прошептал он, упираясь лбом в ее лоб, и в этом движении выразились и усталость, и мольба о прощении. — Я никогда не считал гордость пороком, но теперь знаю, что это так. — Он хмыкнул. — Здесь англичане правы.

Мадлен не вполне понимала, о чем Люк говорит, но почувствовала в нем небывалое прежде смирение и не смогла остаться к этому равнодушной. Поднявшись на ноги и обвив его шею руками, она поцеловала мужа. Люк на мгновение удивленно напрягся, а потом ответил на поцелуй так, как умел только он. Сейчас весь мир для Мадлен сосредоточился на его прикосновениях, вкусе его рта, теплоте чувств, которые они дарили друг другу…

Прижав жену к себе покрепче, Люк лег с нею на кровать. Болью отозвалась рана, но он не придал этому значения. Он жаждал обнимать Мадлен, погрузиться в ее мягкое тело и навсегда забыть о накатывающем на них обоих ужасе. Какой-то частью сознания он понимал, что близость не решит всех их проблем, что им необходимо поговорить, но сейчас хотел только этого. О, как Мадлен нужна ему!

— Мади! — Ее имя сорвалось приглушенным шепотом с его губ, когда волна чувств поглотила Люка, — чувств, более сильных, чем страсть, и более нежных, чем вожделение.

Почти благоговейно его руки обводили очертания ее тела, ласкали ее, восхищались ею, высвобождали пуговицы и скользили под одежду, чтобы насладиться атласной мягкостью кожи. Они освободили шелковую завесу ее волос от шпилек, чтобы он мог зарыться в них лицом и обонять аромат солнца, которым они были пропитаны и который не заглушил даже запах лазарета.

Он хотел быть очень осторожным, но Мадлен уже вся трепетала от слишком долго сдерживаемой страсти. Она подумала об Эдит и захотела от Люка большего, чем он давал англичанке, большего, чем он давал всем женщинам в своей жизни до женитьбы на ней. Она подстегивала его желания своими, разжигала его страсть своей и, вопреки его намерениям, лишала его самообладания.

— Черт тебя возьми, Мадлен! — прорычал он сквозь сцепленные зубы за мгновение до того, как овладеть ею. — Я чуть не умер без тебя!

На один миг она попыталась задуматься над его словами, но думать уже было невозможно, и она отдалась чувству всепоглощающей любви к нему…

Потом Мадлен задремала. А когда проснулась, то увидела улыбающегося Люка. Он гладил ее по распущенным волосам… Это совершенно не походило на их прежние хищные совокупления — он не разжигал в ней нового приступа страсти, а услаждал и успокаивал усталое тело жены. Он был так нежен! Мадлен почти готова была поверить, что Люк любит ее, и если бы он произнес эти простые слова, произнес искренне, то она простила бы ему все что угодно. Но эти слова так и не прозвучали, и знакомое чувство разочарования вновь настигло ее.