Ариэль - [22]

— Если вдруг ты ищешь квартиру в этом районе, у меня есть одна на примете. Продают наследники. Ее следовало бы купить даже просто ради вложения средств.

— По мне видно, что я ищу недвижимость, чтобы вложить деньги?

— Могу организовать ссуду под низкий процент.

— Дешевой ссуды не бывает.

— Ты уже решил, где будешь праздновать Новый год? — спросил Эли и пригласил меня к себе.

Я уже получил пару других приглашений. Мужчина-еврей моего возраста, живущий один, представляет собой легкую добычу. Я был предметом всеобщей заботы, ответственность за который делили между собой все родственники.

— Могу прийти, если не случится ничего непредвиденного.

— Хочешь сказать, что сорокалетний еврей-полицейский верит в чудеса?

— Только в очень маленькие.

— Не позволяй чудесам вклиниваться между тобой и твоим родом. Силья просила передать, что рассердится, если ты не придешь.

— Постараюсь прийти.

— Дядя тоже будет.

— Как он?

— Производит хорошее впечатление.

У меня получалось неплохо общаться с дядей, лучше, чем со всеми остальными родственниками, за исключением, может быть, Эли.

— Послезавтра день рождения Ханны, — напомнил Эли.

Я не забыл.

Ханна была моей сестрой, на семь лет моложе меня. Пять лет назад она покончила жизнь самоубийством. Она страдала шизофренией. Болезнь проявилась, когда Ханна жила в кибуце в Израиле. Она сидела вечером в местном кафе, когда в проезжавшей мимо машине взорвалась бомба. Шесть человек погибло, из них четверо были друзьями Ханны по кибуцу. Ее извлекали из-под трупов и фрагментов тел. Чудом она отделалась только легкими травмами, но рассудок ее так и не оправился от потрясения.

— Кого ты еще пригласил?

— Макса с женой.

Эли и наш младший двоюродный брат Макс были совладельцами адвокатской конторы «Кафка & Оксбаум». Макс в удвоенном количестве обладал всеми замашками распоследнего говнюка-нувориша.

— Зачем ты пригласил Макса?

— Он сказал, что хотел бы повидать родственников, с которыми давно не встречались, например тебя. Невозможно было его не позвать.

— Мне кажется, что богатый человек в пятьдесят лет может позволить себе не делать того, чего ему не хочется.

— Ты даже не можешь себе представить, как много в жизни приходится делать того, чего не хочется. Сначала нами повелевает мама, потом жена и в конце концов — традиции. Иногда я думаю, что гораздо проще было бы родиться лютеранином.

— Такие мысли приходят в первую очередь в Йом Кипур, — добавил я.

— И тогда тоже.

Я устало зевнул. Эли допил бутылку и встал.

— Это правда, что убитые, по всей видимости, были арабами? — спросил он.

Я подтвердил, поскольку об этом уже сообщалось в новостях.

— Надеюсь, это их внутренняя разборка. Я имею в виду, лишь бы это не оказалось расистской выходкой неофашистов, — быстро добавил Эли. — Такая версия первой приходит на ум.

— Скоро узнаем.

— Эта история не имеет отношения к нашим?

Я не понял вопроса Эли:

— Что ты имеешь в виду?

— Еврейскую общину.

— А почему она должна иметь отношение?

— В наше время все возможно. Хоть Финляндия и далеко, мы не можем вечно оставаться в покое.

— Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

— Нет, разумеется, просто почему-то подумалось… Спасибо за пиво, хоть оно и не пошло на пользу моей вечерней пробежке.

— Передавай привет семье.

Эли наставил на меня свой мясистый указательный палец:

— И не забудь прийти послезавтра.

— Постараюсь. Спокойной ночи.

Эли натянул на голову вязаную шапочку и поскакал вниз по лестнице. Я выглянул в окно и увидел, как он вышел на улицу и свернул в сторону берега. Внезапно Эли остановился, осмотрелся и сел в припаркованный у тротуара пикап «вольво» на пассажирское сиденье.

Значит, он не заскочил ко мне во время вечерней пробежки, а приезжал специально.

Глава 8

Как говорится, если потереть еврея, то проявится его мама со всеми своими достоинствами и недостатками.

Все мое детство, да и юность прошли в страхе, что мама появится именно в тот момент, когда я целуюсь в подвале с Кайей Линдстрём, жившей в соседнем доме, или засовываю руку в трусы Кармеле Мейер.

Сама мама относилась к мужчинам как к созданиям почти ненужным и после смерти отца ни на одного даже не взглянула. Иногда мне казалось, что смерть отца была для нее облегчением. Ее громадные черные подштанники развевались на бельевой веревке, натянутой во дворе, как военный флаг. Каждый, кто видел их, понимал, что фронт, который они прикрывают, больше никогда ни перед кем не падет.

Возможно, самое печальное заключалось в том, что я не смел пригласить домой друзей, поскольку мать подвергала их перекрестному допросу и выносила приговор, не слушая аргументов защиты.

Мы пытались относиться к маме с пониманием, поскольку она многое пережила. Мама родилась в Польше и после захвата страны Германией в 1939 году десятилетней девочкой бежала со своей матерью в Финляндию. В двадцать лет она уже вышла замуж за торговца мануфактурой, который был старше ее на двадцать лет. Муж умер в конце сороковых годов, и магазин обанкротился. Примерно через год после этого родственники, которые сватали моего отца, сумели свести наших родителей. Не прошло и пары месяцев, как Вольф Кафка перешел в разряд бывших холостяков.