— Не безпокойтесь.
— Нисколько не безпокоюсь. Опаздывать будете вы, а не я. (Подходя ближе.) Гдe три женщины, или двe, или одна — обязательно слезы.
— Ош-шибаетесь, молодой человeкъ. (Длинно и дерзко показываетъ ему носъ.) Ни м-малeйшихъ. А? Не можемъ мы поговорить? Слезы! Вы и плакать-то не умeете.
Съ балкона входятъ Генералъ и Полежаевъ.
— Я и тогда говорилъ, что смeяться надъ попытками культурной работы въ деревнe не слeдуетъ. А то, что вы мнe показывали, лишь сильнeй меня убeждаетъ въ этомъ. Значитъ, въ земство? Баллотируемъ?
(улыбаясь.) — Истина, генералъ, въ земледeльческомъ трудe?
— Истина въ общественности, въ работe для устроенiя человeчества, и — въ разумномъ пользованiи благами… а-ха-ха… благами жизни. Но въ разумномъ, замeтьте! Безъ всякихъ этихъ истерiй и надсадовъ россiйскихъ.
(быстро вскакиваетъ и опять дeлаетъ туръ по комнатe).
Je traverse en bateau l’Atlantique!
(хохочетъ). — А? Взгляните на эту жизнерадостность!
— Меня сейчасъ вашъ юноша Богъ знаетъ въ чемъ упрекалъ.
— И напрасно-съ. Вполнe напрасно васъ упрекать.
(вынимая часы.) — Я только не могу понять, почему такъ спeшатъ? Всего половина пятаго.
— Ничего подобнаго. Пять.
(смутившись.) Ахъ, да… у меня по обыкновенiю отстаютъ часы.
— Ну, прощай. (Обнимаетъ его.) Часики остаютъ, это ужъ такъ тебe полагается. Одно слово Полежаевъ, значитъ, на одномъ боку лежитъ. Пиши о своемъ Рафаэлe, да яблони рeжь. А хочешь, я во всеуслышанiе тебя осрамлю?
(цeлуетъ ее въ лобъ). — То, что моя фамилiя Полежаевъ, еще не столь позорно. Ну, срами.
— Ходили это они разъ, ходили съ Арiадной по музею, кажется, въ Берлинe. Онъ и замучился. Говоритъ: иди одна, я тутъ посижу, у колоны. Хорошо. Она ушла. Съ полчаса одна была. Вернулась — онъ голову къ колоннe — и разводитъ. Прямо похрапываетъ. Ахъ ты, любитель искусствъ!
(смeясь). — Это доносъ.
— Да ужъ теперь оправдывайся. (Цeлуетъ Арiадну.) Прощай, моя Арiадна. Тебe за все спасибо.
Входитъ Игумновъ съ букетомъ въ рукe.
— А я думалъ — опаздаю. (Подаетъ ей цвeты). Это вамъ. На дорогу.
(серьезно.) — Благодарю васъ, Сергeй Петровичъ. (Жметъ ему руку).
— Да. (Задумчиво.) Вамъ на дорогу. Лучшее, что могъ я найти.
(беретъ фуражку.) — Кажется, сантиментальные обряды кончены. Впрочемъ, въ деревнe еще садятся передъ отъeздомъ.
(Выходя, подымаетъ надъ головой букетъ, слегка киваетъ имъ оставшимся). — Прощайте, милые, хорошiе, черные и бeлые.
(Саламатину). — Надeюсь, что на поворотe, гдe шоссе… а-ха-ха… не вытряхнемъ барышню?
— Не безпокойся.
— И вамъ, и вамъ! (Машетъ букетомъ въ четыре угла комнаты). И вамъ!
Всe входятъ, Игумновъ и Дарья Михайловна остались. Нeкоторое время молчатъ. За сценой голоса уeзжающихъ; слышно, какъ спорятъ изъ-за чемодановъ. Автомобиль пробуетъ свой рожокъ.
— Ты, эти цвeты… гдe…?
— Зачeмъ?
— Сергeй, взгляни на меня. Подыми голову.
(подымаетъ.) — Вотъ я какой.
— Господи!
Закрываетъ лицо. Быстро выходитъ.
(одинъ.) — Мое лицо ее напугало. А всего она еще не знаетъ.
Входятъ Полежаевъ и Арiадна.
(полуобнимаетъ Игумнова.) — Ну?
— Та-акъ! (Беретъ его, какъ борецъ, слегка подымаетъ, неестественно улыбаясь. Наконецъ, крeпко ставитъ на землю.) Вотъ.
— Покатила наша Лапка. У самой слезы, а сама все дурачится.
(отходитъ къ столу, гдe лежатъ книги и снимки). — Туго ей стало что-то, послeднее время.
— Туго всeмъ.
— Да, не особенно легкая штука — то, что называемъ мы жизнью.
— Меня скоро тоже будете провожать.
(перебирая гравюры.) — Куда же?
— Да куда-нибудь далеко.
— Какъ же такъ, Сергeй?
— Всeхъ я замучилъ — себя, жену. Довольно. А куда — посмотримъ. (Дeлаетъ шагъ къ двери.) Вотъ тебe, Леонидъ, и путь жизни.
Уходитъ.
— О чемъ онъ сказалъ?
— У насъ былъ съ нимъ одинъ разговоръ. Тогда я погибалъ, и мнe казалось, что онъ стоитъ твердо. Лапа беззаботно хохотала.
— Господи, Господи!
— Но теперь то, что пережили мы съ тобой, имъ предстоитъ, Игумнову и Дашe. Дай Богъ имъ силъ.
— А мы пережили?
— Да. Ты сомнeваешься.
(улыбаясь взволнованно.) — Но я все что-то плохо понимаю. Какъ послe болeзни.
Полежаевъ продолжаетъ перекладывать снимки. Арiадна подходитъ
къ нему и кладетъ руку на плечо.
(выбираетъ два снимка и закрываетъ подписи подъ ними.) Двe картины, разныхъ художниковъ. Это «Передача ключей св. Петру», а тутъ «Бракосочетанiе Богородицы». Въ композицiи есть общее. Которая лучше?
(внимательно всматривается, какъ бы стeсняясь сказать). — Погоди… сейчасъ. (Робко). По моему, эта. (Указываетъ на «Передачу ключей».)
— Ахъ, какъ же ты не видишь? Развe можно равнять композицiю? И какой тутъ ритмъ! И эти арки къ чему? Только глазъ раздражаютъ. Рафаэль и Перуджино!
