Ариадна - [79]

Федра, склонив ко мне голову, предложила покинуть людный зал, где усердно угощались, сидя за длинным столом, мужчины, и я с удовольствием вышла в тенистую прохладу внутреннего двора, подальше от звона посуды и неблагозвучного рокота мужских голосов, столь отличного от стройного женского щебета, звучавшего здесь обычно.

Из вопросов, боровшихся за первенство в моей голове, выделилось несколько – несмотря на рев Тавропола, становившийся все громче.

– Паруса на твоем корабле, одежды твоих людей, Федра… – начала я, беспрестанно расхаживая туда-сюда, ведь прекрасно знала, что стоит только подумать, не присесть ли на минутку на ложе с мягкими подушками, как разъяренный младенец заорет совсем уж оглушительно.

Она резко взмахнула рукой, с легкостью пресекая поток моих растерянных слов.

– Афинские, да. Я теперь царствую в Афинах, это правда. Ты многого не знаешь, я вижу, надо тебе рассказать.

Она покосилась на младенца, вопившего у моей груди. И внутри у меня затеплился огонек смущения. Почему же я ничего не знала? Почему ничего не хотела знать, кроме повседневных забот о детях: как быстро мужает Энопион – колеблется неловко между мальчиком и юношей; как серьезна нравом Латромида, вторая по старшинству, – лишний раз и улыбнуться не заставишь; как у третьего, Стафила, вечно костлявые лодыжки торчат из-под хитона – не успеваешь новые ткать; и как бы их любопытного младшего братца Фоанта держать подальше от обрывистых утесов да отучить трогать скорпионов, упорно пытаясь загнать их в нору; и наконец, как Тавропола убедить поспать хотя бы час беспрерывно. Мир мой, видевшийся с утра еще, когда я стояла на берегу, наблюдая, как искрится прибой, и изумляясь собственной счастливой судьбе, изобильным и полноценным, показался вдруг таким маленьким.

– Пройдемся, – сказала я поспешно. – И малыш заснет – любит, когда с ним ходят.

Лицо Федры смягчилось.

– Знакомо, – пробормотала она.

Я выдохнула, только тут осознав, что сдерживала дыхание. И на меня нахлынуло… Сама не знаю что. Слезы выступили на глазах, я смахнула их с досадой.

– У тебя тоже есть ребенок? – спросила я. И от горько-сладкой радости, смешанной с сожалением, защемило сердце.

Она опять махнула рукой, будто это не имело значения. И ответила:

– Двое.

Но пояснять ничего не стала.

– Я не с этого хочу начать – не с конца, а по порядку.

Она втянула воздух с шумом, то ли от злости так тяжело вздохнув, то ли от нерешительности – я не поняла. И предложила:

– Тогда расскажи с начала.

– С начала… – проговорила она задумчиво.

Мы вышли со двора, миновали валун, где я обычно смотрела на море, и двинулись дальше по тропинке, окаймлявшей край скалы. Впервые ступила она на этот остров, но не за мной шла, а со мною в ногу. По-прежнему шагала вперед с уверенностью девчонки, которая спрыгнула с камня в темноте, размахивая палицей размером с себя саму, готовая принять любой вызов.

Федра изогнула губы в улыбке, будто собираясь рассказать нечто смешное и понятное только нам. Но не просто забавное – уж очень криво она улыбалась. Тавропол же все еще беспокоился, и волосы лезли мне в глаза, развеваясь на ветру и досаждая, однако руки, обхватившие маленькое тельце, я убрать не смела, опасаясь, что он опять завопит.

– А ты знаешь, Ариадна, что Минос мертв?

Изумление, должно быть, красноречиво отразилось на моем лице.

– Много лет уже, с тех пор как… – Федра вдохнула глубоко и размеренно, не разжимая губ. – Но даже это не самое начало. Я не…

И тут в моих устах оформился главный вопрос, тот самый, который я так хотела задать, едва увидела ее, плывущую по волнам.

– Страшно было? На следующий день, когда он узнал?

Она рассмеялась, так резко и отрывисто, что я вздрогнула. Тавропол снова гневно завизжал, и в глазах Федры мелькнуло раздражение, когда я в который раз принялась его успокаивать. Совсем не такой представлялась мне – и представлялась часто – наша встреча после разлуки. Да, я предполагала, что и взаимных обвинений не избежать, и горечи, и грусти, но думала, мы будем говорить свободно. Не собиралась обходить острые углы и раздражения не ожидала. С дурным предчувствием гадала я, какие ужасы творились после моего побега той ночью.

– Ну да, он орал, скакал и всех проклинал. – Федра небрежно махнула рукой. – Но выглядел дураком, потому что скормить своих врагов чудовищу уже не мог. Благодаря тебе, – добавила она.

– Но ведь даже без Минотавра наверняка… – начала я несмело.

Не понимая, как она могла смеяться над разгневанным Миносом. Изображенный ею отец, задыхающийся от пустых угроз, совсем был не похож на человека с ледяной выдержкой, которого я помнила.

– Он не только Минотавра лишился той ночью, – сказала Федра. И я на мгновение подумала, что она имеет в виду меня, но сестра продолжила: – Утрата Дедала, думаю, огорчила его гораздо больше.

Сердце мое воспрянуло.

– Я слышала о побеге Дедала. Расскажи, как ему это удалось, мне всегда было интересно!

Разгулявшийся ветер залепил мне глаза прядью волос, и лица Федры я не видела, зато слышала голос, остававшийся спокойным и сдержанным, будто она о погоде мне рассказывала, а не о судьбе доброго творца моей свободы и его возлюбленного сына. Я сжала в ладони подвеску, которую носила до сих пор, ничуть не потускневшую с того дня, как Дедал подарил ее мне, ведь творения его неподвластны были разрушительному воздействию времени. Заметив мое движение, Федра слегка изогнула губы – тоже припомнила дни нашего детства.