Архивы Страшного суда - [21]

Шрифт
Интервал

Джерри хотелось верить, что он был выбран не только за знание русского и французского. И не за то, что бабушка из Винницы делала его как бы отчасти европейцем. Он надеялся, что его стиль, его особый подход был наконец замечен и оценен наверху. Несколько раз уже удавалось ему прорваться через довольно узкие торгово-финансовые «фермопильчики» там, где другим коммивояжерам оказалось не под силу.

Правда, сам он не очень распространялся о своих приемах, чувствуя в них некоторые сомнительные оттенки. Ибо оригинальность их состояла в том, что, раскрывая перед очередным клиентом каталоги, он начинал говорить о продукции Ай-Си-Ди как бы с едва сдерживаемым презрением и брезгливостью. («Вам понравилась эта модель? Сэр, не хочу вас обманывать — это один из наших главных позоров. Полное фиаско. Но это строго между нами. Как можно сбывать покупателям подобную труху — ума не приложу. Только вы уж не выдавайте меня. По правде сказать, если вам нужна аппаратура этого типа, взгляните на страницу тридцать семь. Тоже не блеск, но по крайней мере будет работать. И цена процентов на тридцать пониже того, что есть сейчас на рынке».) После подобного самообливания помоями клиент располагался таким доверием, что через полчаса удавалось сбывать самые залежалые и неходовые приборы.

Время от времени Джерри использовал и другие приемы, дозировал их в разных комбинациях. Главное же — у него были идеи. И был индивидуальный подход. Поэтому и сейчас, кося глазом в карту, выбираясь из переплетения деревенских дорог, проезжая мимо монастырской стены, ветхие камни которой, казалось, удерживались друг на друге только цепкими сетями облепившего ее плюща, сворачивая на подмерзший гравий въезда, поднимавшегося наверх, к домику с зеленой крышей и с пристроенной сбоку часовней, он не столько планировал заранее предстоящую атаку, сколько подтягивал резервы своих идей, выстраивая их в боевой готовности, чтобы затем, следуя вспышке вдохновения (вдохновение-то и было главным ключом к загадке его побед), выбрать наиболее подходящую, безотказную. И тогда — десант, высадка с моря и с воздуха, ракеты «земля-земля», «воздух-земля», «море-земля»! Чья земля? Наша земля! Всесильной Ай-Си-Ди! И новый сборочный завод на ней! И кто в нем директором? Как знать, как знать…

За домом блеснула стеклянная стена оранжереи. Потом выдвинулся розовый бок автофургончика — задняя дверца открыта и почти уперта в ступени крыльца. «Сладкие, незапретные плоды ЭДЕМА». Из-под синих строк французской надписи, как из-под косо отодвинутого занавеса, выглядывали две смеющиеся головы (Адам и Ева до грехопадения?), нацелившиеся впиться зубами с обеих сторон в огромный помидор. Средних лет дама, в платке и потертой дубленке, грузила в фургончик ящики с клубникой.

— Можно помочь?

Подходя к фургону, Джерри старался потверже ударять подошвами о землю, хотя и без этого, конечно же, женщина не могла не слышать его — хотя бы по шуму подъезжающей машины.

— Можно помочь? — повторил он, переходя с французского на русский.

Женщина глянула на него сквозь очки, суховато улыбнулась и повела рукой — сначала в сторону его светлого пальто, потом — в сторону угрожающе сочащихся ягод.

— О, это пустяки.

Он поднялся по ступеням и ухватился за ручки верхнего ящика. Женщина помедлила, потом кивнула, перешла в ароматный сумрак фургона и стала принимать у него ящики один за другим, укладывая Pix в глубине на специальных полках, также не произнося ни слова. Вдруг распрямилась и помахала кому-то.

Он оглянулся.

Первое впечатление было: старик, стоявший в дверях оранжереи, чем-то очень разгневан. Хотя поза его была абсолютно спокойной, седая бородка мирно стекала на рабочий халат, а в руках он держал какие-то уж символически мирные предметы — ведро с нарезанными гвоздиками и пучок (пародия на молнии?) зеленого лука, — впечатление разгневанности не проходило. Потом Джерри понял: цвет лица. Не старческий румянец, не склеротическая сеть жилок, вырывающаяся на поверхность под напором алкоголя, а та сплошная краснота, которой тонкая и нежная кожа отзывается на солнечный жар. Или на жар, идущий изнутри. И даже вопросительно-приветливая улыбка не заслоняла этого ощущения разгневанности.

— Мистер отец Аверьян? Меня зовут Джерри Ньюдрайв. Сегодня утром прилетел из Нью-Йорка. Без предупреждения, простите. Но очень нужно с вами поговорить. Хотя бы полчаса. Правда, если это неудобно, могу приехать и завтра.

Отец Аверьян поднял руку с луковым пучком, сдвинул щекой рукав халата, глянул на часы:

— Нет, ничего, ничего. Время еще есть. Вот только матушку снарядим в дорогу и поговорим.

Он передал Джерри гвоздики и лук, снова ушел в оранжерею и выкатил тележку цветочной рассады. Втроем они быстро закончили погрузку. «Матушка», вылезая из фургона, вручила Джерри плату за труд — гвоздику и клубничину размером с яйцо.

— Ирина, я так думаю, если Жорес заплатит сразу, ты пожалуй, заправься бензином на обратном пути. Только не у Пертье — он воду подмешивает, это уже точно. А там, за железной дорогой, есть бензоколонка поменьше, — знаешь?

Попадья Ирина взяла его за запястье и вопросительно постучала ногтем по циферблату часов.


Еще от автора Игорь Маркович Ефимов
Зрелища

Опубликовано в журнале "Звезда" № 7, 1997. Страницы этого номера «Звезды» отданы материалам по культуре и общественной жизни страны в 1960-е годы. Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г. в Москве) — прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских, исторических работ; лауреат премии журнала «Звезда» за 1996 г. — роман «Не мир, но меч». Живет в США.


Стыдная тайна неравенства

Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.


Неверная

Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.


Пурга над «Карточным домиком»

Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.


Кто убил президента Кеннеди?

Писатель-эмигрант Игорь Ефремов предлагает свою версию убийства президента Кеннеди.


Статьи о Довлатове

Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса. Опубликовано в журнале «Звезда» 2000, № 1. Сергей Довлатов как зеркало российского абсурда. Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2000, № 2.


Рекомендуем почитать
Ответ на письмо Хельги

Бьяртни Гистласон, смотритель общины и хозяин одной из лучших исландских ферм, долгое время хранил письмо от своей возлюбленной Хельги, с которой его связывала запретная и страстная любовь. Он не откликнулся на ее зов и не смог последовать за ней в город и новую жизнь, и годы спустя решается наконец объяснить, почему, и пишет ответ на письмо Хельги. Исповедь Бьяртни полна любви к родному краю, животным на ферме, полной жизни и цветения Хельге, а также тоски по ее физическому присутствию и той возможной жизни, от которой он был вынужден отказаться. Тесно связанный с историческими преданиями и героическими сказаниями Исландии, роман Бергсвейна Биргиссона воспевает традиции, любовь к земле, предкам и женщине.


Царская тень

Война рождает не только героев. Но и героинь. 1935 год. Войска Муссолини вот-вот войдут в Эфиопию. Недавно осиротевшая Хирут попадает служанкой в дом к офицеру Кидане и его жене Астер. Когда разражается война, Хирут, Астер и другие женщины не хотят просто перевязывать раны и хоронить погибших. Они знают, что могут сделать для своей страны больше. После того как император отправляется в изгнание, Хирут придумывает отчаянный план, чтобы поддержать боевой дух эфиопской армии. Но девушка даже не подозревает, что в конце концов ей придется вести собственную войну в качестве военнопленной одного из самых жестоких и беспощадных офицеров итальянской армии… Захватывающая героическая история, пронизанная лиричностью шекспировских пьес и эмоциональным накалом античных трагедий.


Спецпохороны в полночь: Записки "печальных дел мастера"

Читатель, вы держите в руках неожиданную, даже, можно сказать, уникальную книгу — "Спецпохороны в полночь". О чем она? Как все другие — о жизни? Не совсем и даже совсем не о том. "Печальных дел мастер" Лев Качер, хоронивший по долгу службы и московских писателей, и артистов, и простых смертных, рассказывает в ней о случаях из своей практики… О том, как же уходят в мир иной и великие мира сего, и все прочие "маленькие", как происходило их "венчание" с похоронным сервисом в годы застоя. А теперь? Многое и впрямь горестно, однако и трагикомично хватает… Так что не книга — а слезы, и смех.


Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.