Архив пустоты - [63]

Ирвингу стало зябко. Вспомнились рассказы лаборантов: во внешнем мире ловцы истребляют декогерированных людей тысячами. Нет, сотнями тысяч! И нечего противопоставить этому безумию, которое Мартин Брут назвал «милосердием к обречённым».

Впрочем, если Томински прав, если декогеренция ничем не отличается от физической смерти, то все внешнемирцы уже год как мертвы. Он, Ирвинг Гамильтон, их убил. Потому что поверил в собственную гениальность, не стал проверять теорию на прочность…

А самое страшное – он погубил Марину. Обещал Елене, что позаботится о дочери. И – убил.

Гамильтон встал, пошатываясь, пошёл в свой кабинет. Там – укрытый в стене сейф. В сейфе – маленькая коробочка. В коробке – две ампулы. Он раздобыл их ещё до того, как Брут запретил эвтаназию.

Ирвинг аккуратно выложил ампулы на ладонь. Если декогеренция ничем не отличается от смерти…

И – вспышка догадки. Да, он не знает, как вытащить Марину из пустоты. Но подтвердить или опровергнуть слова Томински он может хоть сию минуту.

Одну ампулу он вернул в сейф, вторую спрятал в кармашек жилета. И направился к клеткам.

В большой клетке слева теперь было тесно. Ирвинг настаивал, чтобы для подопытных из Улья оборудовали отдельное помещение. Но Брут посчитал это излишним, и беременных подселили к Марине. Сейчас женщины спали, прижавшись друг к другу, обнявшись, стараясь согреться – на отоплении лаборатории старший куратор тоже экономил. Хорошо хоть, пол позволил застелить матрацами и перинами – не на голом пластике спят.

Ирвинг заглянул в клетку и с ужасом понял, что не может узнать дочь в клубке кое-как прикрытых одеялами тел. Первое время он пытался одевать Марину в чистое и тёплое. Но хватало этого ненадолго – во время припадков похоти та рвала любую одежду в клочья. Потом пришло лето, тепло. И лабораторию закрыли, некому стало пялиться на прелести бывшей леди Гамильтон. Нужда в одежде отпала. В конце концов Ирвинг привык к наготе дочери.

Впрочем, сейчас он шёл не к Марине. Пока не к ней. Стараясь не разбудить женщин, Гамильтон шагнул к клетке справа. Взял из шкафчика ошейник с поводком, которым пользовались лаборанты, когда водили подопытных «на процедуры», отомкнул дверь, вошёл.

Существо, давным-давно называвшее себя Динарием, лежало, скорчившись, в углу клетки. Дин сильно сдал в последнее время. Отказывался от пищи, на ноги почти не поднимался, по коже пошли гнойники. Даже на самок перестал реагировать. И Марина больше не рвалась к нему. Сидела часами у решётки, смотрела на бывшего возлюбленного. А по щекам текли слёзы.

Ирвинг осторожно потряс существо за плечо.

– Эй, просыпайся.

Дин вздрогнул, боязливо повернул голову. В мутных закисших глазах стоял ужас. Словно предчувствует.

– Пошли. Мы должны это сделать. Ради Марины. Если ты и правда любил её.

Он надел на существо ошейник, потянул за поводок. Дин подчинился сразу. Но встать не смог: ноги не держали. Попробовал и тут же рухнул на четвереньки.

– Ничего, тут недалеко, дойдёшь, – подбодрил Ирвинг. – Главное, не шуми.

Медленно они прошли мимо клетки со спящими женщинами. Путь по коридору занял у Дина не меньше десяти минут, хоть расстояние до процедурной – полсотни метров. Потом ещё нужно было засунуть его в камеру томографа.

Ирвинг подключил датчики, проверил сигнал. Всё надо сделать очень тщательно, не ошибиться. Нового подопытного Брут не выделит.

Он вынул из кармашка ампулу. Снял колпачок с иглы.

– Не бойся, – пообещал, – это не больно. Совсем. Ты просто заснёшь. Ради того, чтобы она проснулась.

На миг показалось, что в глазах существа блеснуло понимание. Лишь на секунду. Затем он ввёл иглу в вену.

Томински ошибался. Декогеренция и физическая смерть – не одно и то же. Ирвинг сразу увидел зубцы на графиках. Мозг сообщил сознанию, что он умер. Сознание передало эту информацию ноосфере. Тот самый единственный кубит, что и при подключении. Но что тогда означал огромный всплеск, который они зарегистрировали?!

Додумать Гамильтон не успел. Нечеловеческий вопль сотряс лабораторию, едва не вышиб его из кресла. В нём было столько тоски и безысходности!

Ирвинг закрыл глаза. Прошептал:

– Прости, Марина. Я должен был это сделать. Теперь я знаю, ты – жива.

Глава 8 Градиенты вероятности

Первые дети родились в конце декабря, накануне Нового года. Официально этот праздник в Наукограде больше не отмечали, летоисчисление решено было вести с 22 марта, с памятного собрания, так удачно совпавшего с весенним равноденствием. А первого января было не до праздников. Когда-то Курт Сирий жаловался, что обследовать двадцать тысяч женщин за полтора месяца, составить на каждую хромосомную карту, подобрать оптимального донора, искусственно оплодотворить – задача почти непосильная. Теперь об этом вспоминали с усмешкой. Принять роды у двадцати тысяч – вот настоящий подвиг! И если в конце декабря – первой половине января всё только начиналось, то в феврале рождалось иногда по пятьсот детей в день. Разумеется, Брут постарался подготовиться: волонтёры Улья прошли ускоренные акушерские курсы. Но курсы курсами, а настоящих акушеров с опытом на весь Наукоград было трое. Плюс два ветеринара со скотоводческой фермы – благо разница не велика.