Архив пустоты - [61]

Но драки не получилось. Сэла стала между мужчинами, оттолкнула инженера:

– Рой, уходи! Завтра договорим. Здесь – наши семейные дела. Мы сами разберёмся.

Инженер надул губы, но спорить не стал. Развернулся, пошёл к выходу. А Сэла шагнула к Огнею. Осторожно прикоснулась к руке.

– Хорошо, что ты пришёл. Виктор скучал.

Ни в голосе, ни во взгляде её не было и тени заискивания, страха, робости даже. Радость была.

Огней отвернулся. Пробормотал:

– Я и правда пьяный тогда был, как обдолб. Не знаю, что на меня нашло. Больно я тебя, да?

– Нет. Тебе больнее, я знаю. Боль – это нестрашно. Страшно – когда болеть больше нечему.

В последние дни сентября квантовая лаборатория возобновила работу. Не то чтобы Брут сомневался в выкладках Ирвинга, да и врачи подтверждали: ребёнок Марины Гамильтон родился здоровеньким и физически, и умственно. Однако, как говорится, доверяй, но проверяй. Потому старший куратор приказал отобрать десять «пчеломаток», срок беременности которых приближался к пороговому, и отправить в лабораторию для наблюдений и всесторонних исследований.

Лаборатория работать начала, но возвращать Гамильтону весь прежний персонал Мартин не собирался. Выделил всего двух ассистентов и двух лаборантов: «Управитесь! У меня и так каждый человек на счету». Это при том, что наблюдать за подопытными приходилось круглосуточно.

Ассистенты и лаборанты работали посменно, по двенадцать часов. А сам Гамильтон и вовсе переселился в лабораторию, спал урывками, часами не отрывался от мониторов, сопоставлял массивы чисел, накладывал друг на друга графики, высчитывал корреляцию по сотням параметров. Пытался понять, чем мозг декогерированного отличался от мозга нормального человека. Получалось, ничем, кроме одной «малости». Он не желал работать.

Один за другим активировались сознания не рождённых пока младенцев. Вновь и вновь подтверждали они правоту теории. Мартин Брут был доволен. После каждого сообщения улыбка на его лице делалась шире. Какая разница, почему матери остаются неразумными? Главное, в их чревах растёт поколение настоящих людей. Вот только одной из этих женщин была Марина. Потому Ирвинг разделить радость старшего куратора не мог.

Последний из десяти «подключился» к ноосфере вечером 15 октября. Мартин выслушал доклад, поблагодарил за работу. И объявил исследования квантовиков на этом законченными. Теперь своё слово должны сказать акушеры и педиатры – через два с половиной, три месяца.

В два часа пополуночи Ирвинг позвонил старшему ассистенту Томински.

– Что случилось? – Заспанное лицо Томински с недоумением смотрело с экрана интеркома. – Мы же закончили исследования?

– Завершили работу для старшего куратора. Но не исследования по рекогеренции. Мне нужно, чтобы вы кое на что взглянули, Алекс.

Томински страдальчески наморщил лоб. Бедняге довелось отработать почти полную смену накануне.

– Профессор, отложить нельзя? До утра хотя бы?

– Алекс, вы мне нужны незамедлительно! Слышите? Немедленно.

Ассистент лишь вздохнул.

«Немедленно» заняло у Томински минут сорок. Он осторожно заглянул в просмотровый зал, спросил:

– Профессор, вы здесь?

Ирвинг поднял голову из-за монитора:

– Алекс, а вы не торопились. Никак пешком добирались?

Томински развёл руками:

– Мы же теперь энергию экономим, темно на улицах. С велосипеда я упасть боялся.

Он зевнул. И попросил вдруг:

– Холодно. Можно, я кофе сделаю?

– Мать честная, Алекс! Я вызвал вас не для того, чтобы вы кофе пили! Идите сюда и посмотрите на эти данные.

Томински двинулся через зал. Почти вся аппаратура – кроме визуализатора, естественно, была включена. Её даже прибавилось в количестве: Ирвинг обзавёлся электроэнцефалографом, компьютерным и магнитно-резонансным томографами для обследования «пациенток».

– Скорее же! Как вы медленно ходите! – Гамильтон вскочил, схватил ассистента за руку, подтолкнул к монитору, на котором красовались разноцветные графики. – Ну? Вы видите то же, что и я?

Томински постоял. Затем присел в освободившееся кресло, осторожно коснулся графика пальцами, вызывая столбец исходных данных.

– Это… информационный всплеск при подключении сознания плода. Мы зафиксировали его ещё весной, когда…

– Да, разумеется! Вы смотрите, с чем он коррелирован.

Минут пять Томински молчал, поворачивал графики на экране, растягивал, сдвигал. Потом неуверенно предположил:

– Эпифиз, правильно? Этот сигнал датчики сняли с эпифиза?

Ирвинг удовлетворённо кивнул.

– Да. Эпифиз, шишковидное тело. Я проверил все десять серий. Это не случайное совпадение. Видимо, именно этот орган является индикатором связи человеческого сознания с ноосферой.

Томински пожал плечами.

– Вполне может быть. Недаром ещё Рене Декарт назвал его «седалищем души»…

– Только эзотерики не надо, – отмахнулся Гамильтон. – Десяти серий недостаточно. Нужны ещё объекты. Нужно как-то уговорить Мартина…

Томински с сомнением покачал головой. И вдруг спросил:

– Профессор, если эпифиз – индикатор, то что с ним происходит при отключении сознания?

– Предлагаете кого-нибудь декогерировать? – саркастически осведомился Ирвинг.

– Нет, что вы! Но помните: весной у нас умер один младенец как раз во время обследования? Можно проверить… Я сейчас найду этот архив.