Архив пустоты - [43]

Брут выбрался на аллею и побежал домой, к коттеджу.

Ирвинг сидел в лаборатории в полном одиночестве. Он сильно сдал за прошедшую зиму. Превратился из полного сил и энергии пожилого мужчины в дряхлого, сгорбленного старика. Мешки под глазами, глубокие морщины, заострившийся нос, выпирающие из-под кожи скулы – некому было проследить, чтобы старый учёный вовремя завтракал, обедал и ужинал, а сам Гамильтон часто забывал о еде. Впрочем, изменений в собственном облике он тоже не замечал. Если бы спросили, когда он последний раз смотрелся в зеркало, Гамильтон не смог бы ответить.

От лаборатории квантовой физики мало что осталось. По приказу Брута ловцы уничтожили все квантеры на планете, включая и те, что обслуживали основной и резервный ЦУПы. Связь со спутниками оборвалась, погасли один за другим сегменты визуализатора. Остались лишь столбцы чисел на мониторах – как на заре экспериментов. Неважно! Великого Ноо Ирвинг видел и сквозь числа. И пока работал лабораторный квантер, мог с ним общаться.

Разумеется, Бруту очень хотелось сжечь и этот. Но тогда – крах всему. Без квантера и станция сканирования вакуума, и коллайдер превратятся в бесполезный хлам, а катастрофа действительно станет необратимой. И он, Ирвинг, ни-ког-да не вытащит дочь из той чёрной бездны, в которую она провалилась.

Гамильтон сбился со счёта, сколько раз он терял надежду. Но когда опускались руки и наваливалась тоска безнадёги, в памяти всплывало лицо Елены: «Ты позаботишься о Маринке?..» Он ведь обещал! И пока жив, не откажется от своих слов.

Ирвинг смотрел на бегущие по экрану столбцы цифр. Смотрел в лицо Великого Ноо. В чём он ошибся? Может быть, зелёные и синие нити ввели в заблуждение? Теперь их нет. Но это казалось так естественно: ноосферы компьютеров и людей жёстко детерминированы. Они хоть и занимают одно и то же пространство, но нигде не пересекаются. Кварк-глюонная плазма должна была вызвать декогеренцию ячеек первой, но никак не второй. Он столько раз проверял расчёты!

Тем не менее сцепленность уничтожена. Они открыли ящик и убедились: кошка мертва. Кольнула дикая в своей нелогичности мысль: нельзя было выходить из-под купола, пока светились красные стрелки! Эксперимент сдвинул реальность в неустойчивое положение. Не следовало наблюдать её в неподходящий момент. Дождались бы синих, и всё оказалось бы хорошо, внешний мир остался на месте. И Марина стояла бы у ворот, здоровая и весёлая, с этим своим грязнулей.

Ирвинг застонал, замотал головой, стараясь выбросить ересь из головы. Глупости! Нет никаких стрелок – он ведь их не видит! Если это сообщения Великого Ноо, то почему он оказался обойдённым?! Он, который привык считать Ноо чуть ли не другом.

Друзьям не плюют в лицо пучком хромоплазмы…

Гамильтон запустил пальцы в шевелюру, принялся чесать что было силы. Думай же, дурак, думай! Почему ты не замечаешь очевидного? Если человека декогерировать, он утратит интуицию, прозрение, но никак не рассудок! Превратится не в лишённое разума животное, а скорее в бесчувственного робота. Ведь лабораторный квантер, отключенный от ноосферы ещё до эксперимента, продолжает работать, решает задачи, пусть их спектр и значительно сузился. Почему людей постигла такая беда? И почему исключительно внешнемирцев? Что спасло жителей Наукограда? Силовой купол? Ерунда! Для квантовой сцепленности не существует преград и расстояний. Вон в правительственном бункере никто не спасся. Думай, дурак, думай!

По щеке прокатилась слеза. Губы прошептали беззвучно: «Ноо, я был не прав. Прошу, пожалуйста, верни мне Марину… Верни всех!»

И, словно отвечая ему, один из столбцов на крайнем мониторе начал наливаться синевой. Вектор?! Это совсем не походило на то, что описывали другие. Но ничем иным синяя стрелка быть не могла.

Теперь Николай знал, для кого он построил «хамелеон Теслы». Разумеется, не для обдолбов. И не для людей Наукограда. Для себя. Взлететь в небо высоко-высоко, прорвать опостылевшую пелену туч, подняться к самому солнцу, как Икар… Чтобы, как Икар, не возвращаться на землю. Потому что здесь делать больше нечего. Да, Огней со своими ловцами ещё мечется по планете, выискивая уцелевших или – вовсе уж фантастика! – вернувшихся. Ирвинг сутками сидит в лаборатории, придумывает способ повернуть эксперимент вспять. Брут ещё что-то планирует, пытается удержать город от полного хаоса. Но Николай уже понял: всё кончено!

Смешно: он был уверен, что умрёт от зелёного вируса, как отец. Подсчитывал, сколько осталось до того дня, когда паралич перекинется на руки, и сколько, пока откажет мозг. А ждать ничего не нужно. Трансформ давно собран, все предварительные испытания закончены. Его «чайка» готова взлететь хоть сегодня. Сегодня и взлетит…

По дороге от дома до ангара никто не попытался заговорить с Николаем. Кивали, здоровались отрешённо и шли мимо. У каждого свои мысли, своя боль.

И в ангаре было пусто. Включать освещение Николай не стал. Подкатил к кабинке диспетчера, щёлкнул тумблером. Тотчас с тихим шуршанием сдвинулась потолочная панель, впустила внутрь серый мартовский день. Под люком на невысокой эстакаде стоял трансформ. Неожиданно подумалось: к Марине так и не заехал. И тут же: а зачем? Проститься? Усмехнулся криво.