Архитектор и монах - [24]

Мне показалось, что по комнате медленно покатился шарик.

Я даже не мог сказать, как этот шарик выглядит.

Но я чувствовал, что он есть и он катится по деревянному полу с едва слышным рокотанием. Как оброненный бильярдный шар.

– Рамон хотел нам указать, что преступление задумано в Женеве! – Дофин облизнул губы и прошелся по комнате, заложив руки за спину. – Об этом говорит простая логика. Откуда в Вене взялась старая женевская газета? Это знак, в третий раз повторяю.

– Хорошо, – сказал кто-то. – А допустим, что это никакой не знак. Не будем без особой надобности умножать сущности. Знак – это, конечно, загадочно и увлекательно… Что ж, может быть, потом мы вернемся к этой версии. Но пока давайте рассуждать проще. Что убийца завернул топор в эту газету просто так, потому что она случайно подвернулась.

Кажется, это говорил Гейнц Мюллер, старик, не путать с молодым Виктором Мюллером.

– Тем более! – сказал Дофин. – Тем более значит, что убийца из Женевы.

– А почему он не мог завернуть топор в венскую газету?

– Не знаю! Потому что у него не было венской газеты под рукой. А женевская была! Он мог в нее что-то заворачивать. Например, – прикрыл глаза Дофин, – он купил себе в Женеве что-то съестное. Пирожки с яйцом, например. В Женеве продаются жирные печеные пирожки с яйцом? – вдруг обернулся он ко мне.

– С яйцом? – спросил я. – Почему с яйцом?

– Необязательно с яйцом, впрочем, – сказал Дофин. – Просто жирные печеные пирожки. На растительном масле.

– Почему жирные на масле? – снова спросил я.

– Потому что на газете следы! – сказал Дофин. – Растительного масла! – он нагнулся и понюхал газету. – Да. Именно.

– Значит, продаются, – сказал я. – Не с неба же они упали. Если это, конечно, пирожки.

– Конечно! – воскликнул Дофин. – Он купил пирожки, завернул их в газету, сверток положил в саквояж и сел в поезд…

Разговор приобретал какой-то глупый оборот.

– Черт с ними, с пирожками, – сказал Виктор Мюллер. – Ты о чем, товарищ?

– Не в пирожках дело! – Дофин поднял палец. – Дело в том, что следы ведут в Женеву. Убийца приехал из Женевы. Это если не умножать сущности. А если умножать, если понимать, что не все так просто, что Рамон сам исполнитель и одновременно жертва, то есть исполнитель, которого тоже ликвидируют, то тогда получается – Рамон этой газетой показал нам, что Женева тут неспроста. В любом случае следы ведут в Женеву! – повторил он, обвел всех глазами и спросил: – Но кто в Женеве хотел убить Леона?

– Агенты царской разведки?

– Их и в Вене полно…

– Нет, при чем тут агенты!

– У него были враги в Женеве? – раздались голоса.

– Я полагаю, – сказал Дофин, – что Леона убили не враги, а друзья. Кто-то хотел избавиться от Леона. Леон – один из признанных вождей русской социал-демократии. Кто был его соперником, кто? – он обвел глазами собравшихся. – Товарищи, вы же лучше, чем я, знаете все тонкости… Кто, кто, кто? Кто ненавидел Леона?

– Ленин, – сказала Ада Шумпетер.

Она стояла у окна. Дофин повернулся к ней так резко, что коврик поехал под его ногой и он чуть не упал.

– Кто?

– Ленин, – повторила Ада.

– Откуда вы знаете? Почему вы так считаете? – спросили ее с двух сторон.

– Я знаю, что между ними идет… вернее, шла… нескончаемая борьба за первенство.

– Нет! – вскричала Наталья Ивановна. – Нет!

– Госпожа Троцкая, – сказал Дофин. – Это ужасно, что вам еще придется услышать здесь, и вообще, не надо это слушать. Уйдемте. Я вас провожу, нужно отнести эту вещь в полицию.

Она встала. Положила топорик с газетой в чемоданчик, который перед ней раскрыл Дофин. Это был его чемоданчик, он в нем носил книги и какие-то рисовальные принадлежности.

– Вечером, товарищи, зайдите кто-нибудь ко мне, – сказала Наталья Ивановна.

– Да, да, конечно! – заголосили все.

Дофин подал ей руку бубликом. Она сначала взяла его под руку, потом покачала головой, высвободила руку, грустно улыбнулась, и они вышли из комнаты.

Дверь за ними закрылась. Но тут же открылась снова.

– “Журналь де Женев”! – крикнул Дофин всем нам и громко захлопнул дверь.

Все замолчали.

– Тяжелая утрата, – вздохнул Клопфер.

– Ужасная, ужасная утрата и страшная история, – сказал старый Мюллер и обернулся к Аде Шумпетер. – Но почему вы думаете, что тут замешан наш женевский товарищ?

– Нет, нет, я не говорю, что Ленин тут замешан! – торопливо сказала Ада. – Нет, нет, я вовсе не это хотела сказать!

– А что вы хотели сказать?

– Жена Ленина говорила мне, что Ленин не может простить Леону старых статей, – сказала Ада. – Возможно, Ленин прав, что порвал с ним отношения. Леон очень сильно оскорбил Ленина. Он оскорблял его в своих статьях. Называл его жалким адвокатишкой и барчуком. Вот именно “барчука” Ленин был не в силах простить! Человек, посвятивший жизнь борьбе за рабочий класс! Так говорила его жена.

– Я бы тоже не снес “барчука”, – сказал Мюллер.

– И из-за этого нанял бы убийцу с топориком? – сказал второй Мюллер, который постарше.

– Что вы такое говорите! – воскликнула Ада Шумпетер. – Ведь не только в словах причина. Они были соперниками. Серьезными, непримиримыми! Ленин вообще был непримирим! У его жены была школьная подруга, Ленин ее прекрасно знал, она бывала у них дома, но когда она перешла в другую партию, Ленин ее возненавидел. “Когда мы придем к власти, я прикажу повесить ее на фонаре! И чтоб висела три недели!” Ленин всегда был именно такой. Очень фанатичный.