Архипелаг в огне. Робур-Завоеватель. Север против Юга - [47]

Скарпанто - остров греческий, или по крайней мере населенный греками, но принадлежит он Оттоманской империи. После окончательного образования Греческого королевства ему пришлось остаться под властью Турции, и управлял им кади, живший в укрепленном замке, расположенном над городком Аркасса.

В те времена на острове можно было встретить множество турок, и население его, не принимавшее участия в войне за независимость, надо сказать, относилось к ним вполне дружелюбно. Сделавшись центром самых преступных коммерческих операций, Скарпанто с одинаковой готовностью принимал как турецкие корабли, так и пиратские суда, доставлявшие сюда партии невольников. Здесь, на прибыльном рынке, где продавался живой товар, толпились маклеры Малой Азии и берберийского побережья. Здесь происходили торги, здесь устанавливались цены на рабов, менявшиеся в зависимости от спроса и предложения. И, надо сознаться, кади был немало заинтересован в этих операциях, совершавшихся в его присутствии, ибо маклеры почитали своим долгом отдавать ему известную долю барыша.

Что касается перевозки этих несчастных на базары Смирны или Африки, то она совершалась на кораблях, принимавших обычно свой груз в порту Аркассы, на западном побережье острова. Если же они не вмещали всех невольников, то на противоположный берег посылали гонца, и пираты охотно предоставляли свои корабли для этой позорной торговли.

В то время у восточного побережья острова, в глубине незаметных бухт, укрывалось до двадцати больших и малых судов, чьи экипажи насчитывали в общей сложности тысячу двести - тысячу триста человек. Эта флотилия дожидалась лишь прибытия своего вожака, чтобы ринуться в новую преступную авантюру.

Вечером 2 сентября «Сифанта» бросила якорь в порту Аркассы, в расстоянии одного кабельтова от мола, на глубине в десять саженей. Высаживаясь на остров, Анри д’Альбаре не сомневался в том, что перипетии его экспедиции привели его в самый центр торговли невольниками.

- Долго ли мы пробудем в Аркассе, командир? - спросил капитан Тодрос, когда «Сифанта» бросила якорь.

- Не знаю, - ответил Анри д’Альбаре. - Некоторые обстоятельства могут заставить нас вскоре покинуть этот порт, но другие могут нас здесь задержать!

- Сойдут ли матросы на берег?

- Да, но только группами. Необходимо, чтобы половина команды постоянно находилась на «Сифанте».

- Разумеется, командир, - ответил капитан Тодрос. - Мы находимся скорее на турецкой, чем на греческой земле, и благоразумнее быть начеку!

Читатель помнит, что Анри д’Альбаре ничего не рассказал своему помощнику и офицерам ни о мотивах, по которым он прибыл в Скарпанто, ни о том, что в анонимном письме, неизвестно как попавшем на корабль, ему назначалось свидание на этом острове в первых числах сентября. Впрочем, он рассчитывал получить здесь какое-нибудь новое известие, которое подсказало бы ему, чего ожидал таинственный корреспондент от пребывания корвета в водах Карпатийского моря.

Молодой офицер не переставал думать о загадочном исчезновении брига, внезапно скрывшегося по выходе из пролива Касос, когда все на «Сифанте» были уверены, что уже настигают судно.

Однако Анри д’Альбаре не считал себя побежденным. Приблизившись к берегу, насколько позволяла осадка корвета, он приказал внимательно обследовать все излучины побережья. Однако судно, подобное бригу, без труда могло укрыться среди бесчисленных рифов, защищавших подступы к острову, или в высоких проходах между скалистыми утесами. Капитану, знающему здешние места, ничего не стоило сбить со следа тех, кто гнался за ним, юркнув за этот барьер из подводных камней, к которому «Сифанта» не смела подойти из боязни разбиться. Если бриг укрылся в одной из этих потайных бухт, отыскать его будет так же трудно, как обнаружить другие пиратские суда, нашедшие себе убежище в укрытых стоянках острова.

Поиски, предпринятые корветом, длились два дня, но не принесли никакого успеха. Можно было подумать, что, пройдя Касос, бриг погрузился в пучину вод, - настолько бесследно он исчез. Как ни горько было командиру д’Альбаре, ему пришлось оставить всякую надежду отыскать этот корабль. Тогда-то он и решил бросить якорь в Аркассе. Теперь ему оставалось лишь одно: ждать.

На другой день, между тремя и пятью часами вечера, в городок Аркассу должно было собраться почти все население острова, не говоря уже об иностранцах, европейцах и азиатах, не заставлявших себя ждать в подобных случаях. Дело в том, что в тот день был назначен большой базар для продажи несчастных людей всех возрастов и положений, недавно взятых в плен турками.

В те времена в Аркассе имелся «батистан» - специальный рынок, предназначенный для торговли этого рода, невольничий рынок, подобный тем, какие встречаются в некоторых городах берберийского побережья. На сей раз батистан вмещал около сотни невольников - мужчин, женщин, детей, захваченных во время последних турецких набегов на Пелопоннес. Они беспорядочно толпились на открытом дворе, под лучами палящего солнца, и их изодранная одежда, скорбные позы, лица, исполненные отчаяния, говорили о том, сколько им пришлось выстрадать. Эти обездоленные, утолявшие голод скудной и скверной пищей, а жажду - грязной водой, держались семьями, но лишь до тех пор, пока прихоть покупателя безжалостно не отрывала жен от мужей, детей - от родителей. Они способны были вызвать самое глубокое сострадание у всех, кроме своих стражей - жестоких «баши», не доступных жалости. Но что значили эти муки в сравнении с тем, что ожидало их на многочисленных каторгах Алжира, Туниса и Триполи, где смерть так быстро опустошала ряды невольников, что приходилось постоянно их пополнять. И все же надежда на освобождение не покидала пленников. Если, приобретая их, покупатели совершали выгодную сделку, то не менее выгодно было возвращать, за весьма крупный выкуп, свободу, в особенности тем, чья высокая цена определялась известным общественным положением на родине. Немало людей было таким образом вырвано из цепей рабства, либо официальным путем, когда пленников выкупало государство еще до их отправки на чужбину, либо когда владельцы договаривались непосредственно с семьями невольников, либо, наконец, когда монахи ордена Милосердия, разбогатевшие от сборов, производившихся во всей Европе, приезжали за ними в крупнейшие города Берберии. Случалось, что и частные лица, воодушевленные идеей милосердия, жертвовали на эти благородные цели долю своего состояния. С недавнего времени на выкуп пленников из неизвестного источника начали поступать крупные суммы; однако они предназначались исключительно для освобождения рабов, уроженцев Греции, которых превратности войны отдали за последние шесть лет в руки маклеров Африки и Малой Азии.