Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России - [2]
Третья часть посвящена историческому аспекту формирования рынка ритуальных услуг в современной России. Могло ли все получиться иначе? Когда мы пошли по другому пути?
Четвертая глава посвящена исключительно моей рефлексии — проблемам, с которыми сталкивается исследователь в ходе любой этнографической работы. В ней представлены мои размышления, ставшие результатом длительного пребывания в поле и частого соприкосновения со смертью. В этой части книги я обращаюсь к личным эмоциям и переживаниям, анализирую собственный опыт и воспоминания. Я уделяю много внимания формированию собственной исследовательской оптики, делюсь соображениями о значении смерти в современном российском обществе, наблюдениями за тем, как меняется мое отношение к теме жизни и смерти, и вспоминаю своих покойников — куда же без них?
Такой разброс подходов и способов описания может показаться искусственным и даже противоречивым, однако, на мой взгляд, эту попытку совмещения форматов и языков следует расценивать как практическое понимание фуколдианского «археологического» метода — то есть попытку последовательного описания того, как развивался определенный культурный и социальный феномен/ практика, а не дискурс.
Именно поэтому под одной обложкой оказались описание рынка ритуальных услуг в современной России, полевые заметки, академические интерпретации собранного материала и даже мои собственные покойники — все вместе это помогает нам понять, как устроено мортальное в постсоветском обществе.
В чем же все-таки проблема?
Но в чем же все-таки проблема исследования этой небольшой книги? Устройство похоронного дела в современной России само по себе вызывает простой и логичный вопрос у любого, кто хоть раз бывал на русском кладбище, неспешно прохаживаясь между рядами заросших могил: какого черта все это так разительно отличается от европейских кладбищ и американских похоронных домов из голливудских кинофильмов? Почему наши брянские, орловские, тульские кладбища не похожи, например, на нью-йоркские или хотя бы какие-то эльзасские — хотя кто представляет, как они выглядят? Где все эти аккуратные и почти одинаковые надгробия, где ровный зеленый газон? Или где шикарные надгробия и семейные склепы? Откуда на наших кладбищах взялись пластмассовые цветы, венки и черные мраморные плиты? Почему у нас нет автомобилей-катафалков в исполнении кузов седан, а есть только старые автобусы ПАЗ? Что это: иное отношение к смерти и мертвым или следствие каких-то экономических, управленческих и политических процессов?
Частично на эти вопросы я уже ответил в своей первой книге «Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия»[2]. В этой работе я прослеживаю становление европейской похоронной индустрии как особого продукта эпохи модерна и объясняю, как и почему сложилось многообразие похоронных практик: например, откуда в европейской культуре смерти взялась бальзамация или почему люди покупают дорогие гробы и заказывают катафалки. Конечно, в «Рождении и смерти...» рассказывается и о становлении российского похоронного дела в исторической перспективе, однако современной ситуации я смог уделить всего несколько страниц. Поэтому в настоящей книге мое основное внимание приковано к исследованию того, как именно работает похоронная индустрия в современной России — и почему именно так, а не как-то иначе.
Но чем же все-таки отличается наша ситуация, если не брать в расчет покосившиеся ограды на кладбищах и отсутствие газонов?
Похоронное дело в современной России можно описать как большой черный ящик с отверстиями по сторонам: в одно отверстие падают деньги и покойники, а из другого валятся в могилу гробы с людьми. Что происходит внутри — непонятно. У нас есть только очень общие характеристики этого черного ящика (какая-то информация из него все же просачивается, и мы получаем фрагментарную картину происходящего). Так, мы знаем, например, о нелегальной продаже мест на кладбищах и «сливах» информации об умерших людях похоронным агентам, об отсутствии системы контроля за качеством товаров и оказываемых услуг[3]. Мы знаем о катастрофической бесхозности похоронной инфраструктуры, особенно кладбищ и моргов. Например, около 80% кладбищ в России не имеют юридического статуса, за ними никто не ухаживает и не следит за их состоянием. На таких кладбищах отсутствует система сбора статистики и учета захоронений[4]. Многие морги нелегально сдаются в аренду или самозахватываются, не соответствуют базовым техническим требованиям: в них нет холодильников, а помещения зачастую переполнены или захвачены рейдерами[5]. В России функционируют нелегальные крематории и трупохранилища[6]. То есть в сфере действительно царит абсолютный хаос. Но так ли хаотична инфраструктура на самом деле?
С одной стороны, все выглядит так, будто в этой сфере ничего не работает или работает вполсилы: морги не обслуживаются, а катафалки ломаются и выходят из строя; могилы затопляет талая вода, они обрушиваются и сползают друг на друга; покойники гниют на кафельных полах моргов. С другой стороны, несмотря на этот кавардак, похоронное дело функционирует десятилетиями и справляется со своей главной задачей: мертвые люди в итоге оказываются в могилах и едут куда-то катафальные автомобили, окна которых стыдливо закрыты черными шторками. Но как это происходит — непонятно.
