Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд. - [66]

Я уверен, что верной стратегией было бы началореволюции внутри Европейского Союзас целью его радикального преобразования — не ради возвращения к системе национальных государств, которая в любом случае не смогла бы нас защитить. В истории лишьструктурные изменения,а немелкие переменымогут обратить существующие тенденции и приблизить революции.

Франция, как и Германия, обречена как политическая единица. Её место должна занять Европа. Как и позднее Средневековье, наше время — трудная пора междуцарствия, хоть и в обратном смысле. Франция выживет, но не как формальная сущность, а скорее в качестве культуры в германском смысле слова.

Единственная надежда на спасение в наш тёмный век состоит в попытке построить федерацию — великую федерацию, которую предвидели пророки XIX века: Соединённые Штаты Европы. Федерация такого рода могла бы потягаться с американской, создав защищённое и эгоцентричное континентальное экономическое пространство, подавив подъём ислама и демографическую колонизацию со стороны Африки и Азии. История набирает обороты — если бы Россия присоединилась к нам, мы смогли бы начать работу над потрясающим проектом по постройке Евросибири.

Несмотря на все его недостатки, я считаю, что современный Европейский Союз станет прелюдией к подлинной федерации, соответствующей диалектическому процессу: ведь когда произойдет катастрофа, этому бессильному Союзу придется пройти через революционные перемены (именно они, а не опасное восстановление модели национальных государств являются нашим будущим путем).

Лозунг «Независимая Франция в сильной Европе» утопичен и противоречив, ведь:

1) сильная Европа не может основываться на соглашении между 20 независимыми нациями;

2) независимые нации, не согласные на передачу своего суверенитета, не смогут стать основой сильной Европы;

3) сильная Европа, на мой взгляд, может возникнуть лишь как федерация автономных европейских регионов, так как огромные различия размеров европейских наций не дают построить жизнеспособный федеральный и политический союз (что и подтверждает нынешняя глупая попытка это сделать).

Поэтому мы должны относиться к нынешнему Европейскому Союзу с макиавеллианским цинизмом, чтобыразрушитьего изнутри. Ален де Бенуа пришёл к тем же выводам, развивая идею европейской империи, отвергая французскую якобинскую модель и осуждая недостатки современного ублюдочного Союза. Де Бенуа также объяснил, почему голосовал за Маастрихтский договор (см. «La ligne de mire, II»). Европейцы, возможно, находятся в процессе неуклюжего заложения фундамента нового государства или, если точнее, новой империи. Подобно всем великим революциям, эта происходит среди каракуль, а не роскошных завитушек. Она позволяет быть ведомой, по выражению Ленина, полезными идиотами, одержимыми (это знак народного бессознательного) плохо поданной интуицией (соответствующей логике политического подавления, описанной Парето): развитием макроконтинентальной оборонной стратегии перед лицом растущей угрозы иных народов — стратегии «гигантского ежа».

Не путайте: современный Европейский Союз далёк от идеала, как и все незаконченные великие исторические свершения. Ничто не происходит по пророческому сценарию интеллектуалов, ведь «всякое искусство — страдание», как сказал Ницше. Но именно по причине несовершенности этого союза нам следует исправить его и вымостить дорогу революции.

Повторюсь, что диалектический переход от современного бессильного и подавляющего Европейского Союза к представляемой мной федерации может случиться только после ментального шока катастрофы (не стоит забывать, что радикальная перемена духа после поражения 1940 года привела к ранее немыслимым формам политической организации). Этот ужасный Союз имеет одно простое, но важное достоинство — он может заставитьвесь мир использовать категорию Европы. Кроме того, он уделяет много внимания регионам, кирпичикам будущей федеральной империи, связанным этнической идентичностью, которую холодные государства, находящиеся в состоянии кризиса, уже давно потеряли.

Идеология бессильна, если остается вне обсуждения. Ограничив себя идеей «Франции», она никогда не получит никакого политического влияния. Последователи Моррасасовершили идеологический выход из историив тот самый момент, когда решили привязаться к старому понятию роялизма. Мы не должны повторить ту же ошибку, приняв устаревший французский национализм. Возникает новое вместилище — Европейский Союз. Давайте заполним его тем, что у нас есть.Европейский национализм— это путь вперед.

Не уничтожение Франции, а её переопределение как Галлии

Разве не ясно, что республиканская идеология французского национального государства не может защитить народ «шестиугольника»[178]? Что французской культуре и языку это государство не нужно? И что у нас уже сейчас есть политическая сущность, принявшая похвальное решение установить единую валюту и флаг — фактически, строящееся государство?

Изолированную и насчитывающую всего 0,9% населения мира Францию не защитить и не привести в движение. Уже сейчас 40000 французов переехали в Силиконовую долину около Сан–Франциско. Их сменило такое же количество ничего не умеющих нелегальных иммигрантов. Что до модели «Европы наций», не подразумевающей никакую передачу суверенитета, то она создаст лишь пустую оболочку, с которой американцы — «первая держава в Европе», как они сами любят говорить — будут играть в «разделяй и властвуй». Для самоутверждения и сопротивления в эту сложную эпоху создания огромных мировых блоков нам нужна империя, а не дипломатическая ассоциация маленьких или средних псевдонезависимых государств (которые никогда не достигнут обоюдного согласия), соответствующая устаревшей модели Венского конгресса 1815 года.