Архангелы - [5]

— Уф! Черт бы побрал все папские штучки! — раздался вдруг бас осанистого большеголового семинариста с квадратным лицом, который, размахнувшись, бросил бритву за печку.

Все бреющиеся на мгновенье застыли.

— Опять порезался, Вениамин? — послышалось разом несколько голосов.

— Глотку бы перерезать тому, кто выдумал эту пытку! — воскликнул Вениамин, поворачивая свое смуглое лицо к семинаристам. Под подбородком у него струйкой стекала кровь.

— Здорово порезался! — подтвердил, улыбаясь, Василе Мурэшану, подойдя к Вениамину.

— Порезался! Ты у нас ученый, вот ты и скажи мне, к чему все эти чики-брики? У нас что, не румынская семинария? Мы что, не будем носить бороды и усов, как все попы?

— Это чтобы ты не нравился нашим девушкам, — со смехом отвечал Василе.

— А почему я не должен нравиться девушкам, скажи на милость? Разве нам жениться запрещено? Если паписты не женятся и желания нравиться не имеют, пусть себе бреются хоть три раза на день, пусть хоть шкуру на себе обдерут. Мы-то тут при чем? К чертовой бабушке все эти кривляния! — бушевал Вениамин. — Кто мне даст бритву, только чтобы как огонь была, — тут же добавил он, оглядываясь вокруг.

— Погоди, я тебе свою дам! — отозвался худенький семинарист, у которого вместо бороды торчало всего два-три волоска. — Я же говорил тебе: купи золингеновскую бритву. Эта не подведет.

— Что бритва! Вот если бы у меня борода была, как у тебя! — воскликнул Вениамин. Ему было двадцать четыре года, и за полдня у него отрастала такая густая и жесткая щетина, что запросто можно было уколоться. На свое счастье, Вениамин был очень смугл, и это спасало его от мучений ежедневного бритья. Однако на второй день ему приходилось-таки намыливаться. Семинаристы с удовольствием дожидались этого момента и смеялись до слез, наблюдая, как Вениамин скребет свою шкуру.

В класс то и дело кто-то заглядывал.

— Сервус!

— Счастливых праздников!

— Не забудь, что обещал!

— Давай, давай скорей!

— Привези мне из деревни разукрашенного барашка!

— Поторапливайся, тебе говорят, на поезд опоздаем!

Василе Мурэшану спохватился и взялся за чемодан. Только он собрался уходить, как в класс ввалилась толпа семинаристов. Оглушительно крича, шестеро подталкивали седьмого.

— Посмотрите на этого бедолагу! Ему придется ехать домой в рясе! Да здравствует Петришор! — кричали семинаристы, пританцовывая вокруг своего огорченного собрата.

Низенький Петришор с округлыми, пухлыми щеками был не по возрасту толст. Жилетка от черного костюма с трудом была застегнута на верхние пуговицы. Чтобы застегнуть нижние, жилетку следовало бы расширить на целую четверть. Петришор, придя в отчаяние, натянул сюртук и попытался застегнуть его, чтобы не было видно жилета, но сюртук лопнул под мышками.

— Посмотрите, братцы, может, есть у вас что-нибудь подходящее в запасе, — с отчаянием в голосе воззвал Петришор к семинаристам. Он вместе с кортежем успел уже обойти все классы, все спальни, ко всем обращаясь с этой мольбой. Всюду семинаристы с хохотом вытаскивали поношенные жилеты и сюртуки, но ничего подходящего не находилось.

Предложили, что могли, и брившиеся семинаристы, но все для Петришора было узко.

Петришор тяжело вздохнул, бессильно опуская руки.

— Оставим его здесь. Назначим его проректором! — предложил из коридора какой-то семинарист, хлопая в ладоши.

— Не вижу ничего смешного, — произнес Вениамин, вытирая свежевыбритое лицо. — Нам с ним не тягаться. Его хоть сейчас протопопом назначай!

Среди неутихающего шума и суеты Василе Мурэшану подхватил свой чемодан, вышел в коридор, спустился по лестнице и заглянул на кухню. Подозвав мальчишку-поваренка, он сунул ему в руку три медных монетки.

— Отнеси на вокзал, Пэтруц! — весело попросил он.

— Сию минуту, — с улыбкой отвечал Пэтруц. — У меня еще два чемодана. Но ваш легкий. Сию минуточку! — заверил мальчишка и побежал по лестнице.

Семинарист вышел на площадь и прошелся мимо четырех лавок. Видно было, как во всех лавчонках что-то торопливо покупают семинаристы, одетые в партикулярное платье. Вдруг Мурэшану вспомнил, что ничего не купил в подарок родным. Правда, денег на дорогу было в обрез, но теперь у него в кармане лежали тридцать крон старика Марина. Василе уже не чувствовал себя оскорбленным этим подарком, наоборот, он был рад и благодарен. Быстро войдя в одну из лавочек, он через несколько минут вышел оттуда с тремя сверточками в руках. Но двинулся не в сторону вокзала, а торопливо зашагал к книжной лавке. В лавчонке, где он только что побывал, он успел заметить, что кое-кто из семинаристов покупает такие вещицы, которые вряд ли могут сойти за подарки сестрам или младшим братишкам. «Значит, не я один», — подумал Василе, чувствуя себя счастливым оттого, что может исполнить то, о чем давно уже мечтал. «Я куплю ей книгу», — твердо решил он, подходя к книжной лавке.

Несколько недель тому назад ему пришло в голову по приезде домой на пасху сделать маленький сюрприз домнишоаре Эленуце Родян. Но то ли в стенах семинарии эта мысль показалась ему слишком дерзкой, то ли он стал сомневаться: а не оскорбит ли он ее своим подарком, — словом, Василе так ничего и не купил. И вот теперь, оказавшись на свободе и в партикулярном платье, видя, что и другие семинаристы покупают подарки, он быстро решил, что ему делать, и на душе у него стало радостно. Он уже знал, какую купит книгу, хотя прежде об этом не раздумывал. Войдя в книжную лавку, он попросил сборник рассказов, пользовавшийся в то время большим успехом.