Архангельск - [15]

– А поведай мне, Александр, какому богу молитвы несешь?

Достали они меня своей религией! Теперь и Петр туда же.

– Некрещеный я, хотя уважаю православие. – Надо же было как-то корректно высказываться, для староверов это больное место.

– Османы тож нехристи, но молитву своему богу несут исправно!

Петр, наверное, решил, что раз некрещеный, значит, мусульманин или нечто подобное. Видимо, он и мысли не допускал, что можно быть самим по себе. И кто у него в школе историю преподавал, что он до сих пор турок османами называет? Хотя, может, и никто не преподавал, так и рос в общине. Странно, что мое отношение к религии народ основательно волнует, надо как-то помягче его отшить с этим, мне только еще одних свидетелей Иеговы не хватало.

– Понимаешь, Петр, в моей семье не придавали значения ритуалам, церкви, и священников рядом не было. Меня не крестили, и церковных порядков с праздниками не соблюдал…

Мысленно поправил себя, что куличи на Пасху очень даже соблюдал и блины на Масленицу не пропускал, хотя это вроде языческий праздник.

– Не молюсь Аллаху или Будде… – Перед глазами сразу всплыли наши слабоумные в желтых простынях и кроссовках, бродящие по полуметровому снегу и напевающие «харе раму». – Не возношу жертвы идолам. Мои родители учили меня тому же, что звучит в православном Писании. И про не убий, и про не укради… Но они учили меня не быть рабом никому, даже богу.

Вот тут, похоже, перегнул. Вон как оба вскинулись! Петр аж напрягся весь, а Александр высказал свое «о как!». Петр сдержался, услышав со стороны, как глупо звучат такие высказывания. Спросил, яростно сверкая глазами:

– Может, тебе в помазанники божии восхотелось?!

А сам распаляется. Зря все-таки эту тему затронул, теперь не знаю, как сказать человеку с черно-белым мышлением про зеленый цвет. В шутку, боюсь, уже перевести не получится, могут ведь и неправильно понять, если пошучу, что «не откажусь».

– Нет, Петр. Хочу быть просто человеком. За раба принимает решения хозяин, а помазанник решает за всех. Не хочу, чтоб за меня принимали решения, но и решать за всех мне не по силам. Всего-то и хочу, что принимать свои решения и самому нести за них ответ. Понимаю, что всегда будет человек, который решает за всех, и если его решения не сполнить, то наступят смутные времена. Ответственность такого человека огромна, его решения могут рушить и возрождать державы, но и ценой его ошибок будет море крови. Такому человеку обязательно нужны помощники, которые не рабски будут выполнять букву его решений, а исполнять их дух. Которые смогут спорить и доказывать свою правоту…

По мере того как я говорил, Петр ощутимо расслаблялся, потом стал слушать заинтересованно. А мне эта бодяга уже надоела. Не то чтоб врал в разговоре, где-то так я себе это и представляю. Но уж больно пафосно звучат подобные мысли, облаченные в слова. Но иначе, похоже, этих фанатиков будет не пробрать. Так что по-быстрому закруглился:

– …согласись, Петр, такие люди рабами быть не могут, помощниками – да. Слугами, в крайнем случае, но никак не рабами.

Надеясь закруглить на этом диспут, начинаю засыпать макароны в закипевшую воду. Вспомнил, что из-за этих нервов забыл воду посолить, сбегал за солью.

– Хорошо изрек…

Петр намеков о завершении беседы не понимает.

– Но это ты все о людишках. Не мыслишь же ты, что всеблагой наш создатель нуждается во всем этом?

Так и хотелось сказать: «Да, нуждается! Зачем ему нужна толпа рабов, которых он по своему образу и подобию лепил? Он что, тоже раб? Или он творец, который занимается самолюбованием, ждет постоянных восхвалений и лизания задницы? Как-то не вяжется такая мелкая душонка с образом творца всего сущего. Может, он все же хотел видеть вокруг себя помощников, творцов, пусть и с меньшими силами?»

Но если все это тут выскажу, меня явно прямо здесь закопают.

– Мне сие неведомо, – отвечаю, помешивая макароны. Надо же, один день с этими языковыми уникумами общаюсь, и уже из меня полезли словечки типа «зрю и вижу» или «азм есть»… – Зато ведаю, как одна весть, пройдя через несколько пересказов, становиться совершенно иной.

– И мне это ведомо. – Петр искренне не понимал, куда веду. – К чему ты о пересудах?

– К тому, что священники тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Они сами так говорят. – Высказываясь, раскопал кедом ямку в песке и стал сливать туда воду с макарон. – Они пересказывают и переписывают заветы создателя и слова, сказанные от его имени, уже больше полутора тысяч лет, да еще и переводят с одного языка не другой… – Начал открывать банку тушенки, по-моему, это действие заинтересовало гостей больше, чем тема беседы. – Не верю, что создатель хотел видеть рабов в своих творениях, созданных по его образу и подобию. Мыслю, что церковные тексты накопили ошибок от переписывания, пересказов и переводов, но эта вера только моя, и я никого не хочу в ней убеждать.

Петр как-то странно хмыкнул, похоже, даже развеселившись.

– Так, говоришь, еще один раскол к церкви нести не намерен?

– Не намерен! Немочно мне быть святым проповедником. – Пытаюсь пошутить, раскладывая часть макарон с тушенкой по двум тарелкам, больше у меня просто не было. – Готов буду покреститься в тот же день, как священнослужители сменят слова «раб божий» ну хотя бы на «слуга божий». Батюшки утверждают, что слово – это могучая сила. С этим не поспоришь. Но отчего же они так плохо выбирают слова? Ведь слуга и раб – это великая разница!