Аргонавты - [11]

Гермес живо откликнулся:

Ты видишь? Идем же, нимфа! Ты сможешь уже сегодняшним вечером увидеть любимый закат!

Нефела более не колебалась. Она подала богу обе руки, вложив в крепкие ладони свои хрупкие кисти:

Да, Гермес! Я согласна! Я готова поверить всему, чему ты захочешь меня научить. Я буду с тобой до тех пор,- Нефела замешкалась в выборе слова,- пока ты, о Гермес, мне не наскучишь!

Бог расхохотался:

Вот теперь я узнаю свою милую нимфу, вся прелесть которой - в ее непостоянстве и легкомыслии!

Свечение, ставшее с первой погасшей звездой чуть различимым, совсем погасло. Опочивальня царицы Нефелы погрузилась в сумеречный полумрак.

Разметанная постель царицы давно остыла, но складки покрывала еще сохраняли очертания нимфы.

Гермес и Нефела, замерев лицом друг к другу, вдруг утратили краски. Их силуэты стали прозрачны. Потом невидимы. И лишь две струйки то ли дыма, то ли пара просочились сквозь решетку. Нефела туманом поднялась над дворцовым садом. Ей стало чуть грустновато. Но рядом расплывался темным облаком Гермес, торопил, Два облачка легко поднимались все выше и выше, пока не исчезли в предрассветной мгле.

Никто, ни Нефела, ни Гермес, не приметили маленькой фигурки, что прижалась лицом к решетке окна опочивальни Нефелы. Ребенок в ужасе следил за туманом в саду. Мальчик проснулся давно, разбуженный шумом пира. Любопытство выгнало ребенка из нагретой постельки. Мальчик зашлепал ногами по холодному коридору расспросить у матери, что значит услышанный смех, пение и шум из той части дворца, что обычно стояла закрытой.

Но голос матери, беседовавшей с кем-то невидимым, приковал мальчика к стене. Он сжался в комок, холодея от ужаса и сквозняка.

Ребенок зяб. Ему было страшно и холодно. Но Фрике не плакал. Это был странный ребенок, со дня своего рождения поражавший окружающих слишком сосредоточенным взглядом сумрачных глаз.

Я боюсь его!-думала Нефела, пытаясь прочитать, что таится во всепонимающем взоре мальчика.

Афамант же откровенно гордился сыном:

Фрике, даже разбившись в кровь, даже в обиде, не скулит и не плачет! Он станет героем!

Не плакал Фрике и сейчас. Он был единственным, кто видел, как Нефела растворилась и облаком проплыла над садом.

Но он, дрожа губенками, мать не окликнул, всем сердцем, не разумом протестуя против совершенного предательства. И даже никогда более не вспоминал об оставившей его с сестрой нимфе.

И теперь, когда над ним и Геллой, возлюбленной сестрой, нависла смерть, не к матери-защитнице были обращены мольбы мальчика, замершего на склоне у священного древа теребинта. И не за себя просил Фрике богов.

Светлый Олимп! Что тебе в жертве, принесенной не от чистого сердца? Пощадите, боги, сестру мою, Геллу! Она мала и неразумна - она не заслужила страданий и смерти. Тем паче, мачехе Ино нужна лишь моя жизнь! Так возьмите ее, боги, но оставьте жизнь той, кто еще может расти и радоваться многие годы! В мире ведь все совершенно: весной росток пробивается сквозь почву, наливается силой летом. И лишь осенью - иссякают и гибнут его жизненные соки. Почему ж к ничтожному ростку ты, о Олимп, более справедлив, чем к малому росточку человека?

Но молчат небеса. Лишь мерцают далекие звезды. И чудится подростку, что это они ехидно смеются Фриксу в лицо:

А все твоя мать, Фрике, легкодумная нимфа Нефела! Не оставь она Афаманта, не женился бы царь на Ино! Не привел к своим детям мачеху!

Это отец бросил Нефелу! -погрозил подросток небесам сжатыми кулаками, даже один на один сам с собой не рискуя высказать тщательно скрываемую правду.

Царь Афамант скорее бы умер, чем признался, что то легкодумная Нефела покинула его и малолетних детей, как-то летним вечером выйдя на террасу и протянув руки к небу - более Нефелу-тучу никто не видел в человеческом облике. Афамант праздновал свою кручину. Еще пышнее пиры, еще богаче и великолепнее дары и жертвоприношения богам.

Окружающие только диву давались, с чего бы царь Афамант так весел и буен.

Невдомек простофиле: чем сильнее тоска на сердце, чем больнее раскаленные клещи рвут и терзают сердце, тем раскованней человек, в смехе находя замену рыданьям.

Тут же во дворец к Афаманту, словно бабочки, привлеченные сладким нектаром, слетелись друзья, приятели, знакомые и малознакомые люди.

Журчит посреди дворцовой залы фонтан, разбрасывая мятущиеся отблески цвета. Разбивается тугая струя о мраморную глубокую чашу без дна: сколь не трудись, не наполнится бассейн. Но с прежним неистовством играет, сверкая фонтан.

Пиршество на сегодняшний вечер угасло, словно свеча, догорев до конца. Гости, полупьяные и сонные, вяло внимали перебору кифары. Лишь царь Афамант весело сверкает очами.

Эй, певец! Хватит наводить тоску! - крикнул Афамант, потягивая затекшие члены.- Пусть вперед выступит поэт! Эй, поэт, где ты? -призвал царь, оглядывая опухшие от неумных возлияний и яств лица.

Тотчас из темного угла отделился человек. Менее всего в его облике было того, что могло б хоть смутно указать на его каждодневное занятие. Но Афамант был доволен виршами, угодливо восславляющими его добродетели и могущество.

Поэт по прозвищу Павлидий с готовностью предстал пред светлые очи царя.