Аргонавты 98-го года - [35]

― Да, он такой, и разве можно удивляться, что мое сердце полно страха, что я встревожена, что я просила вас об этом. Он безжалостен и из всех женщин он желает меня. Он будет колесовать меня бесчестием! О, боже! ― Ее лицо было почти трагическим от отчаяния: ― И все против меня. Они все помогают ему. У меня нет ни одного друга, никого, кто постоял бы за меня, помог бы мне. Раньше я думала о вас, но вы не оправдали моих надежд. Разве удивительно, что я почти обезумела от этого ужаса. Разве удивительно, что я настолько отчаялась, что просила вас спасти меня. Я одинока, без друзей, жалкая слабая девушка. Нет, я не права. У меня есть друг ― смерть. И я умру, я умру; клянусь в этом, раньше чем позволю ему овладеть собой.

Слова вылетали стремительно, полузадушенные рыданиями. Трудно было успокоить ее. Я никогда не считал ее способной на такой порыв, такую страсть, и был ужасно огорчен, не зная как ободрить ее.

― Полно, Берна, ― уговаривал я, ― пожалуйста, не говорите таких вещей. Помните, что вы имеете во мне друга, человека, который сделает все, что в его силах, чтобы помочь вам.

Она с минуту посмотрела на меня:

― Чем вы можете помочь мне?

― Жениться на вас. Хотите выйти за меня замуж? Хотите быть моей женой?

― Нет.

Я был поражен.

― Берна!

― Нет, я не вышла бы за вас, даже если бы вы были последним мужчиной, оставшимся на Земле! ― крикнула она запальчиво.

― Почему? ― Я старался сохранить спокойствие.

― Почему? Потому, что вы не любите меня, вы равнодушны ко мне.

― Нет, люблю, Берна, действительно люблю, так люблю, что прошу вас быть моей женой.

― Да, да, но вы не любите меня по-настоящему, не так сильно и глубоко, как нужно по-вашему. Не так, как вы говорили мне тогда. О, я знаю, это отчасти жалость, отчасти дружба. Другое дело, если бы я относилась к вам так же, а не гораздо, гораздо глубже.

― Это правда, Берна? Вы так любите меня?

― Почем я знаю? Как я могу сказать? Как может кто-нибудь из нас сказать это?

― Нет дорогая, я во всяком случае знаю одно, ― я встал на ноги: ― С той минуты, как я поднял на вас глаза, я полюбил вас. Я любил вас уже задолго до нашей встречи. Я только ждал вас, ждал. Сначала я не мог разобраться и не понимал, что это. Но теперь я уверен непоколебимо. Для меня никогда не существовало никого, кроме вас. Никогда не будет никого, кроме вас. С начала времен мне было суждено полюбить вас. А вы как относитесь ко мне?

Она встала, чтобы услышать мои слова. Она не позволяла мне дотронуться до себя, но в глазах ее зажегся яркий свет. Потом она заговорила, и голос ее дрожал от страсти, вся безучастность исчезла:

― Ах, вы слепец, трус. Неужели вы не увидели, неужели не почувствовали? В тот день, в лодке ко мне пришла любовь, такая, о какой я никогда не грезила, упоительная, вдохновенная, мучительная. Знаете, чего я желала, когда мы проезжали пороги? Чтоб это был конец, чтоб в эту высочайшую минуту мы пошли ко дну, прижимаясь друг к другу, чтобы в смерти я могла держать вас в своих объятиях. О, если бы вы остались таким же потом и встретили любовь объятиями любви! Но нет, вы снова перешли к дружбе. Теперь я чувствую между нами ледяную преграду. Я постараюсь никогда не вспоминать о вас. Теперь оставьте меня, оставьте, потому что я не хочу больше вас видеть.

― Нет, Берна, вы должны, должны. Я продам свою бессмертную душу, чтобы завоевать вашу любовь, моя дорогая, дорогая. Я проползу вокруг света, чтобы поцеловать вашу тень. Я так люблю вас, так люблю.

Я прижал ее к себе и страстно целовал ее, но она оставалась холодна.

― Вы ничего не можете сказать мне, кроме красивых слов?

― Будьте моей женой, будьте моей женой, ― повторил я.

― Теперь?

Я снова заколебался. Неожиданность этого подействовала на меня, как холодный душ. Видит Бог, что я горел любовью к девушке, но, как бы то ни было, условности продолжали опутывать меня:

― Теперь, если вы хотите, ― я запнулся, ― но лучше, когда мы будем в Даусоне. Лучше, когда я устроюсь там. Дайте мне год, Берна. Год и тогда…

― Целый год!

Внезапный свет надежды погас в ее глазах. В третий раз я обманывал ее ожидания, но мое проклятое благоразумие было сильней меня.

― О, это пройдет быстро, дорогая. Вы будете в безопасности. Я буду близко. Буду бодрствовать над вами.

Я успокаивал ее, горячо объясняя насколько будет ― лучше, если мы подождем еще немного.

― Целый год, ― повторила она, и голос ее показался мне беззвучным. Потом она повернулась ко мне с внезапной вспышкой страсти. Ее лицо было умоляюще взволнованно и скорбно: ― О мой милый, мой милый, я любила вас больше всего на свете, но я думала, что вы достаточно встревожитесь за меня, чтобы жениться сейчас. Верьте мне, так было бы лучше. Я думала, что вы поймете положение, но обманулась в вас. Хорошо, пусть будет так. Мы подождем год.

― Да, поверьте мне, доверьтесь мне, дорогая; я буду работать для вас, служить вам, думать только о вас и через двенадцать коротких месяцев отдам всю жизнь, чтобы сделать вас счастливой.

― Правда, милый? Впрочем, теперь все равно… Я люблю вас.

Всю эту ночь я боролся с собой. Я чувствовал, что должен жениться на ней сейчас же, чтобы защитить ее от обступившей опасности. Она казалась мне ягненком среди стаи волков, я старался успокоить свою совесть. Я был молод, и женитьба казалась мне ужасно ответственным шагом.