Аргентинское танго - [11]

Эти лениво произнесенные слова были, казалось, обращены одинаково и к жеребцу, и к Робу.

Джимми неспешным шагом вышел из стойла и направился к помещению, где хранился инвентарь. Роба охватило еще большее нетерпение, чем прежде, — он ждал, прислушиваясь к каждому шороху и вышагивая по стойлу взад и вперед, чтобы унять лихорадку и хоть как-то скоротать время. Как ему хотелось взять свои слова обратно! Эх, проклинал он себя, не надо было просить «дурь» у Джимми Рея! Но, как только он услышал, что Джимми возвращается, раскаянье мигом улетучилось, и Роб чуть ли не бросился ему навстречу.

Конюх вошел в стойло. Яркая электрическая лампочка под крышей осветила банку с какой-то белой мазью, которую Джимми держал в руке. Но Робу было не до мази. Он обшаривал конюха взглядом, высматривая, что там у него в другой руке.

— Вот возьми.

Рука поднялась, и Роб быстро схватил протянутый ему запечатанный полиэтиленовый пакетик с белым порошком. Наконец-то! Он лихорадочно ощупывал пакетик, напоминая себе, что не должен принимать наркотик. А впрочем, ничего страшного. Ведь он еще не пристрастился к кокаину. За всю жизнь принимал его, может быть, раз пять-шесть. Он не такой, как некоторые парни в школе, которые почти постоянно нюхают порошок.

— Сколько с меня? — спросил он.

— За счет заведения. Бесплатно. — Джимми Рей согнулся возле лошади и погрузил длинные пальцы в металлическую баночку с белой мазью.

— Я заплачу. — Роб и сам не знал, почему он настаивает, — то ли из гордости, то ли из потребности сохранить независимость.

— Ну тогда сколько сам дашь, — проговорил конюх сквозь зубы, сжимавшие пустую трубку. — Скажем, двадцатку.

Роб сунул руку в карман, достал банкноту, свернул ее и бросил на пол. Джимми Рей никогда не брал наличных из рук в руки. Роб постоял в нерешительности, ожидая, что конюх поднимет деньги, но тот не обращал на свернутую зеленую бумажку никакого внимания. Роб еще немного потоптался на месте, крепко сжимая в руке пакетик с белым порошком, а затем выбежал из стойла.

В обе стороны от центральной дороги, по которой катил «Мерседес», то тут, то там отходили отводные пути, ведущие к роскошным поместьям, напоминающим скорее ранчо, чем загородные усадьбы. Большинство особняков окружали конюшни, выгулы для лошадей, плавательные бассейны и теннисные корты. Здесь, в Уэст-Палм-Бич, на удобном отдалении от Майами и Форт-Лодердейл, селились избранные.

Эндрю, сидевший за рулем, свернул на вымощенную камнем дорожку. Листья пальм, тамариндов и цветущих кустарников почти скрывали из виду белые стены и красную крышу двухэтажного дома, выстроенного в испанском стиле. За домом виднелись конюшни, выгон и поле для игры в поло площадью в пятнадцать акров, служившее в основном для тренировок. Эндрю остановил автомобиль перед ступенями, ведущими к входным дверям дома, покрытым прихотливой резьбой.

— Я поставлю машину в гараж и поднимусь к тебе, — сказал он жене.

Та кивнула, вышла из машины, и «Мерседес» плавно тронулся с места. Лес поднялась по низким ступеням, по бокам которых стояли высокие керамические вазы, и подошла к дверям. При ее приближении над входом вспыхнуло мягкое внешнее освещение и почти одновременно двери распахнулись. На пороге, встречая хозяйку, стояла Эмма Сандерсон, полная пятидесятилетняя женщина, домоправительница Томасов и личный секретарь Лес — она ведала приглашениями, приемом гостей и прочая и прочая.

— Добрый вечер, Эмма. — Лес остановилась в просторной прихожей перед массивной дубовой лестницей, ведущей на второй этаж. — Роб и Триша уже приехали домой? — Лес глянула в сторону комнат, где жили дети.

— Роб здесь, а Триши еще нет.

Ну что ж, ничего страшного, у девочки еще целый час в запасе. Сейчас десять, а Лес велела дочери вернуться к одиннадцати.

— Спасибо, Эмма, — Лес двинулась к лестнице. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

В верхней, хозяйской, половине дома помещались две спальни, соединенные общей гостиной с французскими окнами, выходящими на закрытую площадку. Лес прошла прямо в свою просторную комнату, отделанную в кремовых тонах. Не успела Лес переодеться в длинный халат, как услышала, что Эндрю поднимается по лестнице. Она рассеянно прислушивалась к его шагам, ожидая совсем иных звуков — гула мотора и шороха колес на подъездном пути. Трише пора бы уже приехать…

Эндрю направлялся в ее комнату.

Вот уже много лет они спали раздельно. Не совпадали привычки. Эндрю мог проснуться и в полдень, его и пушками не разбудишь. Лес спала чутко и беспокойно и зачастую поднималась из постели с первыми лучами солнца. В первое время после женитьбы они мирились с этой дисгармонией, но постепенно необходимость отдыха взяла верх над сексом. Впрочем, если говорить точнее, речь шла не столько о самом сексе, сколько о возможности обняться сразу же, как только возникло желание. Однако, как и следовало ожидать, за двадцать лет брака бурная и нетерпеливая страсть остыла и несколько поблекла. Но это вовсе не означает, что вместе с ней прошла и любовь. Так, по крайней мере, считала Лес. Тем не менее теперь у каждого из них была своя собственная спальня со своей ванной и гардеробом, обустроенные по личному вкусу и желаниям владельца. У Эндрю — тренажеры и сауна, а у Лес в изысканной комнате, отделанной под слоновую кость и янтарь, — роскошная ванна с горячим душем.