Арджуманд. Великая история великой любви - [35]
Я не виню отца — таков был кисмет моего брата. Но… отец проявил мягкость. Хосров жив, живы и его амбиции. Отец, возможно, верит, что избавил сына от одержимости, но я не верю в это. Его тень еще перечеркнет мою, когда я стану подниматься по ступеням трона.
— …Каждый чего-то хочет. Но никто не в силах дать мне то, чего хочу я.
— В этом нет моей вины, отец.
— Чего еще она хочет, Чего еще я не дал ей?
Мне показалось, что в мыслях он постоянно задает себе этот вопрос. Я мог бы ответить, но предпочел оставить ответ при себе: престола. Мехрун-Нисса держала отца в кулаке, и чем дольше заставляла ждать, тем сильнее крепла его любовь к ней. Она не лишала его надежды, понимая, как угнетает отца одиночество — одиночество власти.
Меня же волновало не его одиночество, а мое собственное. Могу ли я доверять Мехрун-Ниссе? Возможно ли, что она поможет изменить отношение отца к Арджуманд, ко мне?
— Без сомнения, астролог посоветовал ей дожидаться благоприятного времени.
— Да, да — с жаром подхватил отец. — Вот и я так думаю. А кто ее астролог?
— Не знаю. Но в твоей власти раскрыть любую тайну. Узнай и хорошенько заплати ему, чтобы изменил предсказание.
— А что, если дело не в звездах, а в ней самой? Взгляни-ка — я написал для нее стихи.
Отец взял стопку бумаг со стола и начал читать. Какими же жалкими в сравнении были мои потуги…
Кажется, произнесенные вслух нежные строки смягчили его; положив бумагу на стол, отец улыбнулся:
— Тебе, наверное, не терпится поскорее увидеть невесту? Видел, каких коней она привезла? Превосходных! Этот хитрец думает, что сможет вить из нас веревки, прислав всего-то племянницу вместо дочери. Может, он и впрямь полагает, что его жалкая империя лучше нашей?
— Именно об этом я и хотел говорить с тобой, отец…
С самого начала нашего разговора мне приходилось подбирать слова, следить за интонацией. Ничто не должно было раздражить отца. У него кровоточило сердце, рана была невидимой, но глубокой, как если бы ее нанесли телваром[46] или джамадхаром[47].
— О чем тут говорить? — Голос отца звучал слабо.
— Можем ли мы позволить ему так обойтись с нами? Я — Шах-Джахан, наследный принц империи, которая больше Персии. Шахиншах должен был прислать свою дочь, а не какую-то ничтожную племянницу. Что она принесет нам? Акбар женился на дочерях влиятельных князей, а не на племянницах или двоюродных сестрах.
— Ты говоришь верные вещи, сын мой, но уже слишком поздно. Я принял ее как твою невесту. Отослать ее обратно равносильно объявлению войны. — Лицо его озарила ласковая улыбка. — Я знаю, сердцем ты с Арджуманд… Сделай ее второй женой. Я разрешаю.
— Я не хочу, чтобы она была второй женой, отец. Почему она должна подчиняться другой женщине? Арджуманд будет вынашивать моих сыновей.
— Ты не только глуп, но и упрям! Я приказываю тебе жениться, а ты споришь. Твой разум поразило безумие. Любовь пройдет. Ты не простой человек…
— А ты?
— Что?
— Я сказал…
— …а я услышал. Я уже произвел на свет сыновей, цену которым отлично знаю… Ты мой любимец, и посмотри, какое беспокойство причиняешь мне. Моя личная жизнь не влияет на судьбу империи. Я сделаю Мехрун-Ниссу своей женой, и она будет мне верной подругой в старости. На выбор наследника она не повлияет — я уже выбрал тебя. — Отец помолчал, потом снова заговорил: — Ты счастлив, мой сын, ведь ты любишь и любим, принцам редко выпадает такая удача. Я говорю о другой любви… Я любил своего отца, но он не отвечал мне взаимностью. Но в отличие от тебя я повиновался ему во всем, и в вопросах женитьбы тоже. Я люблю тебя, сын… Вот, я произнес это. От Акбара я ни разу не слышал такого. Он предпочитал говорить не со мной, а с этим негодяем Хосровом, и вот что из этого вышло — Акбар воспламенил его разум. А любовь к женщине… Вот теперь, уже находясь в почтенном возрасте, я люблю…
Отец открыл для себя сад радостей земных, и я понимал его. Почему же он не хочет понять меня?
От него не ускользнула моя обида:
— Мне говорили, принцесса Гульбадан прекрасна. А тела всех женщин похожи… Наслаждайся ею.
— Как ты можешь говорить такое, если сам стремишься обладать Мехрун-Ниссой?
— Перестань искать во мне свое отражение, бадмаш! Я — падишах, властитель империи, этим сказано все. Все, что я делаю, я делаю для общего блага, и тебя это тоже касается. Иди.
Он отвернулся и снял тюрбан. Служка-раю принял его и бережно положил на серебряный стол. В волосах отца поблескивала седина. Хоть он и называл себя стариком, ему было всего сорок… Состарили его спиртное и нетерпение, с которым он дожидался власти.
Лучи солнца, просвечивая сквозь джали[48], играли на стенах причудливыми тенями, но даже они не могли победить полутьму просторного зала. Красный камень отделки казался кровавым. Почему отец выбрал именно это помещение для аудиенций, почему находился здесь чаще всего? Будь моя воля, я бы выбрал другую комнату — светлую, открытую нежному румянцу дня.
Визирь ожидал, чтобы проводить меня к выходу. Я поклонился отцу, но поклон остался без внимания.
ИСА
Достоин ли я доверия? Это бремя слишком тяжело, чтобы возлагать его на плечи простого слуги. Наше положение таково, что хозяевам легко манипулировать, запугивать нас…
