Арджуманд. Великая история великой любви - [3]

— Продавать можно что угодно — фрукты, пряности, резные статуэтки… Всякий товар пойдет. Хотя, конечно, — лукаво подмигнула мне тетушка, — если у тебя на прилавке будут стоящие вещи, это привлечет внимание вельмож, а может, и самого правителя.

— А что ты собираешься продавать? — поинтересовалась я.

— Золотые украшения и шелка, что я сама расписала. — Погрузив руки в ларец, Мехрун-Нисса зачерпнула изумрудные и алмазные ожерелья и браслеты, кольца с рубинами и сапфирами и тут же небрежно бросила их обратно. — Как ты думаешь, они достаточно хороши? — Ее черные брови слились в одну прямую линию.

— Лучше и быть не может! — воскликнула я.

Тетушка пожала плечами, словно сомневаясь, потом перевела взгляд на меня. Она была властной женщиной — и при этом очаровательной! Любого, кто не подчинялся ее желаниям, запросто могла обольстить, обмануть, а то и запугать. Даже полководец Шер Афган, чье мужество на поле брани считалось неоспоримым, умолкал в ее присутствии. Тетушка хотела блистать, и ей это удавалось. Сумей она сдернуть с неба луну и звезды, те бы тоже лежали среди драгоценностей, насыпанных в ларец…

— Вот что я тебе скажу, Арджуманд. Туда ведь приходят не только покупать, но и поглазеть на нас. Они будут смотреть, смотреть, да так и не расхрабрятся…

— А где еще на нас можно взглянуть? Простые рыночные торговки открывают лица миру и расхаживают, где им заблагорассудится, а мы, затворницы, всю жизнь проводим в клетке! — сердито сказала я.

— Лучше скрывать лицо, а самой видеть все. Это заставляет мужчин постоянно думать о нас, мечтать…

— Только это им и остается! А кто еще будет на базаре, кроме падишаха?

— Многие вельможи… — Тетушка заговорщически понизила голос: — Возможно, даже сам принц Шах-Джахан. Кто знает, какие удивительные события могут произойти сегодня…

Всех женщин охватило волнение, но Мехрун-Нисса, казалось, была особенно воодушевлена. Уж не забыла ли она о своем браке и о маленькой дочурке? — подумала я, глядя на раскрасневшиеся тетины щеки. Но вскоре эту мысль сменила совсем другая: «Нет ли у нее и для меня кого на примете?»

— А каких событий ты ожидаешь? — не выдержав, спросила я.

— Каких? Да я просто болтала! — беззаботно ответила тетя. — Скажи-ка мне лучше, где Ладилли?

— Еще спит.

Ладилли, моя подружка, была ее дочерью. Единственный ребенок, как и я. Застенчивая, тихая девочка, совершенно не способная на озорство.

Собрать на продажу много не удалось, но по-другому и быть не могло. Я ведь совсем молода, не замужем, и все украшения у меня из серебра (толстая цепь и несколько золотых браслетов не в счет). Сколько за это можно выручить? — тысячу рупий, если не меньше…

Перебирая вещицы, я снова услышала громовой раскат — как будто вернулся мой сон, не давая забыть, что день предстоит необычный. Кажется, я видела что-то красное, но не поняла, кровь это или шелк — вроде бы во сне одно превращалось в другое, — и слышала голос — мужской, на удивление мягкий, — но не разобрала слов. Лица мужчины я тоже не разглядела, только поняла, что мы с ним ждем друг друга.

— Ты где-то витаешь, агачи[4], — прервал мои размышления Иса. — Ты не так обрадована, как другие бегумы[5].

Иса был чокра[6] — мой дед, Гияз Бек, нашел и выкупил его три года назад. Он был старше меня на несколько лет, но остался невысоким и тщедушным, как ребенок. Иса рассказывал, что из деревни на юге от Голконды его похитил чародей и они долгие годы странствовали вместе. Он пытался сбежать от хозяина, но его ловили и избивали — именно в такой момент и подоспел мой дед. Исе разрешалось входить в гарем, потому что он объявил себя евнухом, и это подтвердил евнух Мехрун-Ниссы Мунир. Иногда история Исы казалась мне выдумкой, но он был предан мне и служил лучше, чем любая женщина.

— Я видела сон, Иса, и теперь пытаюсь вспомнить его.

— Когда ты уснешь, сон вернется, — произнес он.

— Возможно. Держи, ты понесешь вот это. — Я протянула ему свое серебро, завернутое в шелковую ткань. — А остальные уже готовы?

— Да, агачи.

Базар устраивали в садах при дворце правителя, скрытых за стенами Лал-Килы, крепости, которая высилась, подобно скале из красного песчаника, на правом берегу реки Джамна. Лал-Килу построил отец Джахангира Акбар Великий. Именно он своей милостью дал работу моему деду, когда тот приехал в Хиндустан из Персии. Познакомил их владелец каравана верблюдов — представил деда самому Великому Моголу! Не случись этого, мы бы остались бедняками и мыкали горе подобно тысячам несчастных, которых на улицах Агры предостаточно.

Дедушка достиг блестящих успехов — но, к несчастью, впал в немилость. И в Персии, и в Хиндустане принято получать подарки в обмен на услуги, однако Акбар считал, что его приближенные не должны следовать этой традиции, так что дед, отнюдь не чуравшийся мздоимства, со временем лишился места… На протяжении двух лет, прошедших со смерти Акбара, дедушка стремился поступить на службу к его сыну, падишаху Джахангиру. И вот, наконец, приглашение на мина-базар… Не знак ли это монаршей милости? Так вот чем объясняется особое волнение в нашем доме с самого раннего утра!