Арджуманд. Великая история великой любви - [27]

Храмы нежнейших оттенков коричневого я увидела издалека. В мягком утреннем свете они словно парили в воздухе. Сначала я заметила четыре больших храма, стоящих вместе, а потом, за небольшой впадиной, рассмотрела и другие — всего их было около тридцати.

Проехав исполинскую статую Будды, мы оказались в деревне. В ней, должно быть, жили не больше ста человек, и я удивилась, что все эти великолепные сооружения были воздвигнуты для такой горстки людей. К одному из храмов направлялась группка женщин. Увидев нас, они остановились в нерешительности, о чем-то поговорили между собой, а потом двинулись дальше, не поднимая глаз на солдат. Женщины несли кокосовые орехи и бананы на медных подносах, в руках у некоторых были цветы.

Из храма доносился нежный перезвон колокола.

— Этим храмам больше семисот лет, — сказал Фатех Сингх; видно было, что он с почтением относится к этим строениям. Я удивилась: резьба на стенах выглядела так, будто ее сделали вчера. — Это царство богов, — продолжил Фатех Сингх. — Заметьте, какая терпимость к другим верам — вот здесь молились буддисты, а там — джайны…

Подъехав ближе, я рассмотрела скульптурные группы, расположенные уступами; уступы образовывали нечто вроде гигантской лестницы, ведущей в небо.

Мы спешились и направились к храмам. Солдаты остались, но не спускали с нас глаз.

Каменные изображения были столь великолепны, что у меня захватило дух. Женщины и мужчины, исполненные грации и изящества, занимались любовью в самых разнообразных позах. Под резцом неведомого скульптора камень непостижимым образом превратился в плоть. Полногрудые, с длинными ногами красавицы, казалось, задержали дыхание, дожидаясь, пока мы пройдем мимо. Работа была настолько тонкой, что даже одеяния казались шелковыми. Одна скульптура изображала женщину, захваченную в момент, когда она приспустила с плеч платье, обнажив пышную грудь; на икре у нее замер скорпион, вырезанный из камня. Фигур было так много, а позы настолько отличались друг от друга, что я не могла избавиться от ощущения, что стала свидетельницей неистового танца любви.

Невольно я вообразила, что и мы с Шах-Джаханом участвуем в этом танце, что наши тела слились в исступленном восторге… Лицо мое залил жаркий румянец, и я порадовалась, что его скрыла вуаль.

— Как странно, что индусы изображают такие вещи в местах почитания божеств…

— Но в этом и проявляется красота божественного, — промолвил Фатех Сингх и скорбно указал на несколько разбитых скульптур. — Как видите, даже гази[40] сумели удержать свою руку, не разрушив эту красоту до основания.

Да, это так, подумала я. Красота скульптур тронула сердца мусульман. В других частях империи индусские храмы разбирали и на их месте строили мечети. Ислам пал на лицо Хиндустана, словно плотная вуаль. В Агре я почти не видела, как живет страна, но вот я вырвалась за пределы тесного мирка, и мне открылась эта жизнь. Она пугала и завораживала меня. Я чувствовала себя чужой и беспомощной. Бабур завоевал Индию, но Индия все чаще напоминала мне грозного зверя, который еще не до конца осознал наше присутствие.

Женщины кончили молиться и, заметив, что солдаты остались на почтительном расстоянии; подошли взглянуть на нас поближе. Я обратилась к ним по-персидски, потом Фатех Сингх заговорил на раджастани, но ни тот, ни другой язык не был им понятен. Хихикая и прикрывая лица краем сари, они заторопились прочь, к своей деревушке.

С верхней ступеньки храма на нас смотрел жрец. На груди у него виднелась священная нить, на лбу — три горизонтальные полосы, знак Шивы; из одежды — только белая ткань, пропущенная между ног и замотанная на поясе.

Я вскарабкалась по ступеням, но он преградил мне вход. За спиной жреца я разглядела в мерцающем свете фигуру божества, украшенного гирляндами.

Иса присоединился к нам полчаса спустя. Он объяснил, что отстал, желая поближе рассмотреть резьбу, но я заметила, что лоб его испачкан вибхути[41]. Впоследствии мы никогда не говорили об этом.

Тридцать дней спустя мы прибыли в Гаур[42]. Ахади отстали от нас, затерявшись в лабиринте улочек. Фатех Сингх предположил, что они отправились с докладом к мир-и-бакши, наместнику и казначею.

Вскоре я увидела Мунира, евнуха моей тетушки. Он обнял меня, и, пока под его руководством выгружали и распаковывали наши вещи, пришлось выслушивать бесконечные жалобы на жизнь в Гауре. Мне же это место показалось привлекательным. Город тянулся вдоль берега Ганга, и каждый из былых правителей привнес в его украшение что-то свое. Кроме того, Гаур был житницей империи, я и сама могла убедиться, насколько плодородна земля, окружающая его.

Тетушка жила в большом, просторном дворце, окруженном террасами и большим садом. В саду росло множество плодовых деревьев. Что ж, ее муж, занимающий важный пост, был вполне достоин этого великолепия.

Едва я приняла ванну и оделась, пришла Мехрун-Нисса. Она выглядела довольной. Я заподозрила, что причина ее хорошего настроения крылась не в моем появлении, а в подарках, лежавших у меня в сундуке, — она уже знала о них.

Ладилли — она пришла вместе с матерью — подбежала и бросилась мне на шею. Моя подружка подросла, но ничуть не повзрослела. Впрочем, сколько бы лет ей ни исполнилось, для меня она так и останется застенчивым ребенком, ведь я была старше и… была влюблена.