Арджуманд. Великая история великой любви - [26]

— Агачи.

Я притворилась спящей, но Иса позвал еще раз:

— Агачи, здесь гонец падишаха. Он будет говорить только с тобой.

Прислужница подала мне платье, вторая зажгла светильник. Я прижалась к решетке, перегораживающий вход.

Гонец был скрыт в тени, и Иса поднял лампу, чтобы я могла рассмотреть его. Человек был некрасив, со шрамом на лбу, начинающимся от бровей и исчезавшим под тюрбаном. Из-под доспехов торчала грязная одежда.

— Кто ты? — Сама я встала так, чтобы он не мог меня видеть.

Он повернулся на голос и ответил:

— Я посланник властителя, бегума. Я один из его ахади.

— Но ты одет не как ахади…

— Светлейший не пожелал, чтобы о моей поездке узнали, — прошептал гонец, явно опасавшийся, что нас услышат.

Мне стало тревожно. Телохранитель падишаха должен носить алый мундир, а этот похож на дакойта.

— Ты что-то принес? Отдай это Исе, а он передаст мне.

Получив от гонца какие-то предметы, Иса просунул их в отверстие. Один, плоский и довольно тяжелый, был завернут в шелк. Из второго, бархатного мешочка, выглядывала золотая шкатулка с искусно вырезанными на ней танцующими фигурками. Шкатулка была запечатана клеймом Великого Могола.

— Это для бегумы Мехрун-Нисcы, дары от властителя. Передай ей лично.

Какое жестокое совпадение! Как больно… Для Джахангира я посредница, не более того. Выйти за его сына я не могу, принцу я не ровня, зато гожусь на то, чтобы передавать любовные послания в Бенгалию, Мехрун-Ниссе! Неужели он не понимает, что делает? По предметам, которые падишах дарит моей тетушке, несложно догадаться о сжигающей его страсти — почему же он не хочет понять моей боли? Джахангир приказал сыну забыть меня, но разве может приказ властителя стереть воспоминания, победить любовь? К тому же… мне он не приказывал вычеркнуть Шах-Джахана из памяти, и я буду любить его несмотря ни на что.

Гонец сделал движение, собираясь уйти.

— Погоди. Как здоровье Джодхи Бай?

— Все по-прежнему, бегума.

Еще до того, как мы отделились от каравана, разнесся слух, что Джодхи Бай совсем сдала. Она не могла ни есть, ни пить; стоило ей проглотить хоть кусочек, как начиналась рвота. Хаким, лекарь, со всеми его снадобьями, не мог ничего поделать со странной болезнью. Джодхи Бай слабела день ото дня. Хаким рекомендовал ей немедленно прервать поездку. Дальнейшее путешествие в Аджмер могло еще сильнее подорвать силы. Но Джахангир продолжал настаивать, чтобы жена оставалась с ним. Он объявил придворным, что будет волноваться, не имея возможности постоянно видеть ее.

— А как принц Шах-Джахан? — Мне стоило большого усилия произнести его имя вслух.

— Он чувствует себя хорошо, бегума.

Я ждала еще каких-то слов, затаив дыхание, но гонец ничего не прибавил. Что ж, Шах-Джахан всегда был послушным сыном…

— Когда ты поедешь назад?

— Я не поеду назад, падишах приказал мне сопровождать вас в Бенгалию. — Гонец отвернулся, но недостаточно быстро. Мне показалось, у него имелась еще какая-то тайна.

— У нас пятьсот конников. А сколько ты привел с собой?

— Две сотни.

— Две сотни? И все ахади?

Не ответив, он поклонился и растворился во тьме.

Встревожившись, я обратилась к Исе:

— Попробуй выяснить, зачем они к нам присоединились. Только, прошу тебя, будь осторожен!

— Я буду осторожен, агачи, хотя вряд мне удастся выведать что-то. Телохранители падишаха не болтают о своих поручениях, а тем более с ничтожным слугой.

Как и следовало ожидать, Иса ничего не узнал, хоть и не от недостатка усердия. Ахади держались в стороне от нашего отряда, отставая примерно на кос. Все были в одинаковой, неприметной одежде и смахивали на дакойтов.

Начальника моей стражи такое соседство беспокоило. Это был красивый молодой раджпут, младший сын одного из князей из Раджпутаны, Страны раджей. Раджпуты Страны раджей служили в армии Моголов со времен Бабура и Хумаюна, и Фатех Сингх следовал традиции отцов. Время от времени он подъезжал ко мне, чтобы справиться о спокойствии, но при этом постоянно вертел головой, посматривая на навязанное нам сопровождение.

Мы двигались на юг, и местность постепенно менялась. Растительность становилась пышнее, пыли стало меньше. В прохладных лесах было полно зверей и птиц. На полях колыхалась пшеница, веселым красным цветом горел перец, ослепительно-желтые плантации горчицы радовали глаз.

Когда мы проезжали через деревни, жители, как правило, прятались, за исключением ребятишек, стоявших широко открыв глаза и рот. Дома в деревнях были глинобитные, с крышами из тростника; дворы окружала колючая изгородь. Мне ни разу не удалось рассмотреть женщин, только иногда мелькали яркие пятнышки сари. Здесь были другие обычаи, другой язык… Мне казалось, что мы движемся вдоль яркой разматывающейся нити, цвет которой менялся день ото дня.

Однажды утром, когда мы собирались в путь, Фатех Сингх спросил, не хочу ли я проехать несколько косов до Каджурахо, чтобы полюбоваться храмами.

— Там восхитительная резьба, — промолвил он с легкой улыбкой, — вам должно понравиться.

Я согласилась, но с условием, что меня будут сопровождать Иса, несколько служанок и не больше дюжины солдат (всадники пугали деревенских жителей).