Арджуманд. Великая история великой любви - [13]

Я похолодел. Слон затопчет меня насмерть… такая казнь была широко распространена, а я раб, и бежать мне некуда. Но почему она выбрала именно меня? Почему не отца, не мужа или брата, ведь они могли преподнести этот дар Великому Моголу? Очень скоро в моем воспаленном мозгу забрезжила догадка: ни один из них не должен знать об этой шкатулке! Таким образом, моя задача становилась еще более рискованной: предстояло действовать скрытно.

Мехрун-Нисса прочла мои мысли:

— Отдашь ему это как подношение от себя. Думаю, это самое простое решение.

— Но он может отказаться принимать подарок от такого ничтожного бедняка…

— Не откажется, — уверенно произнесла бегума, отворачиваясь к зеркалу; я остался стоять, сжимая шкатулку с такой силой, что резьба отпечаталась на ладони. — И помни, Иса, я глаз с тебя не спущу!

Я видел ее отражение; глаза женщины горели как два уголька. Теперь, пока я не выполню поручение, ее взгляд будет повсюду преследовать меня.

Спрятав ларец в складках одежды, я вышел из комнаты.

Арджуманд сразу заметила испарину у меня на лице.

— У тебя что-то болит? Ты не захворал, Иса?

— Ничего, агачи.

Стараясь не смотреть ей в глаза, я забрал кинжал. Тыльной стороной ладони девушка пощупала мой лоб, определяя, нет ли жара. Такая забота тронула меня до глубины души.

— Я не стану спрашивать, что велела моя тетушка. Но я вижу, ее приказ тебя огорчил…

— Да, агачи…

Набравшись храбрости, я полез было за ларцом, но Арджуманд удержала мою руку:

— Нет, не надо Я не умею хранить секреты и, если ты мне покажешь что-то, могу кому-нибудь проболтаться. Тогда тебе попадет от Мехрун-Ниссы, будут неприятности…

— Спасибо тебе, агачи, — только и сказал я.

Оттого что она отнеслась ко мне с таким участием, мне стало еще горше. Может ли один слуга угождать нескольким хозяевам, но верность хранить только одному? Увы, такое невозможно…

Мехрун-Нисса уже вызывала меня к себе, случилось это на другой день после мина-базара. Она сидела, скрестив ноги, на низком кресле из слоновой кости и изучала «Айн-и-Акбари». Этот объемный трактат о власти был написан приближенным Акбара Абу-ль-Фазлом Аллами. Дела империи интересовали бегуму. Без сомнения, она готовила себя к важной роли. Услышав, что я вошел, она поднял глаза.

— Расскажи мне обо всем, Иса.

— Обо всем, бегума?

— О прошлой ночи, болван! Каждое слово, все, что было сказано между ними.

— Я не слышал. Я…

— У тебя уши, как у слона, и я вырву их с корнем из твоей тупой головы, если ты немедленно не скажешь мне правду!

Быть сильным и смелым в присутствии Мехрун-Ниссы невозможно — разумеется, я заговорил. Она внимательно слушала, потом прогнала меня. Я долго плакал, понимая, что предал Арджуманд, но признаться ей в своей измене так и не отважился.

О приближении падишаха известил громкий шум: музыканты били в дундуби, солдаты расчищали путь. Впереди шествовали ахади, гвардейцы, охраняющие правителя; сам он томно возлежал в серебряном паланкине. Впереди процессии бежали невольники, расстилая кашмирские ковры и усыпая дорогу розовыми лепестками.

Все обитатели нашего дома, включая слуг, высыпали навстречу. Когда Джахангир вышел из паланкина, и женщины, и мужчины низко склонились, приложив ладонь правой руки к голове, тем самым выказывая особое почтение к гостю.

Падишах, казалось, пребывал в хорошем настроении, он любовно обнял Гияз Бека, а следом заключил в объятия и Шер Афгана, супруга Мехрун-Ниссы. Но самой высокой милости удостоился отец Арджуманд: Джахангир оперся на его руку и нетвердой походкой направился к дому. Лицо у правителя было отекшим, а хриплому голосу, когда он говорил, казалось, вторит отголосок, доносящийся из утробы.

Книгоноша и мальчик с чернильницей тоже были здесь. Я подумал, что в этой книге, «Тузук-и-Джахангири», наверняка найдется не одно описание прекрасной Мехрун-Ниссы, и это заставило мое сердце забиться. Как передать ее дар? И… чем для меня это закончится?

Первым делом падишах осмотрел приготовленные для него подарки. Демонстрируя благосклонность к семье, он выбрал только один предмет: удивительный инструмент Гияз Бека.

Приложив трубку к глазу и наведя на луну, наш гость довольно расхохотался.

— Как это называется? — спросил он.

— Мне это неизвестно, владыка, — ответил Гияз Бек. — Я купил сию вещицу на базаре и надеялся позабавить тебя.

— Что ж, тебе это удалось. Отныне я смогу разглядывать звезды, птиц и зверей, да что там — буду изучать лица своих подданных и даже читать их мысли!

В доме гостю было предложено вино. Джахангир гордился тем, что мог обуздывать свою страсть, выпивая не более двадцати склянок в день, однако всем было известно, что к вину он подмешивал несколько крупиц опиума по примеру Бабура, своего прадеда.

Подавая вино, я положил на поднос завернутый в тонкую ткань ларец.

— Что это?

Мои щеки загорелись, поклонившись, я пробормотал:

— О великий покровитель бедных, прошу принять от меня этот скромный дар…

Джахангир удивленно поднял брови, сломал печать и поднял крышку. Внутри был портрет Мехрун-Ниссы, лежащей на узком диванчике с валиками по бокам. Портрет был хорош, он в точности передавал черты моей хозяйки. Изумительный водопад черных волос прикрывал грудь, молочно-белая кожа светилась…