Ardis. Американская мечта о русской литературе - [5]
Набоков удовлетворил желание Карла поскорее прочесть «Аду». Он попросил Playboy прислать Профферу свой новый роман в расчете на то, что Проффер, автор «Ключей к Лолите» — первого литературоведческого анализа самой шумной книги Набокова, — напишет отзыв для раздела писем. Пакет с романом крупнейшего русского писателя эпохи, запрещенного и практически не известного на родине, отправленный редакцией скандального журнала Playboy, прибыл в Москву дипломатической почтой, чтобы оказаться в руках двух американцев, сидящих по ту сторону «золотого (в соответствие с «Адой») занавеса» в номере гостиницы «Армения», зимой, среди засыпанных снегом домов и улиц коммунистической столицы — сцена, вполне достойная набоковского нарратива. Впрочем, писатель всe это и организовал.
Проффер пишет Набокову: «Хотя Эллендея и я, близнецы в неизбежном смысле, были поражены сладкой тающей меланхолией при виде (и ощущении) затмения Лолиты (этой яркой серой звезды), мы испытали счастье, оказавшись в авангарде читателей Вашей хроники не Багрова-внука (аллюзия на Аксакова, которая есть и у Набокова. — Н. У.)»[5] Правда, ни о чем таком в своей рецензии для Playboy Карл не скажет, хотя роман, похоже, действительно стал для «близнецов в неизбежном смысле» важным событием.
Фрагмент «Ады» вышел в апрельском номере Playboy, а в июльском Карл уже писал, улавливая иронию происходящего: «Мне выпало особое удовольствие стать, возможно, первым человеком в Советском Союзе, который прочел этот потрясающий фрагмент»[6]. «У нас не было ничего нового почитать на английском, — вспоминает Эллендея. — Газеты в посольстве были недельной давности, а библиотека остановила комплектацию на Роберте Пенне Уоррене. Хотя брак наш был на редкость счастливый, «Ада» мгновенно внесла раскол в семью: оба хотели читать ее безотлагательно. Он, конечно, был специалистом по Набокову, зато я — запойной читательницей, и с этим, казалось мне, надо считаться. Мы стали воровать друг у друга книгу самым подлым образом: звонил телефон, Карл неосмотрительно откладывал роман, чтобы взять трубку, я тут же хватала книгу и убегала в ванную, чтобы прочесть следующую главу. Мы глотали роман, запоминали какие-то куски практически наизусть, и после того «Ада» заняла в нашей памяти особое место, связавшись с этой гостиницей, с этой зимой и отчаянной жаждой прочесть что-нибудь свежее по-английски и чем-то уравновесить давление изучаемого русского мира. Чем-то, что напомнит нам, что мы происходим из английского языка, хотя — парадокс — роман был написан русским эмигрантом»[7].
Этот парадокс станет содержанием их жизни. И Карл, уже тогда ощущая себя на перекрестке двух миров, прежде всего обращает внимание на их взаимопроникновение у Набокова и осваивает роль интерпретатора, которая станет его судьбой: ««Torfyanka» (Peat Bog) is a «dreamy hamlet» of log «izbas» (huts); and «Gamlet, a half-Russian village», is actually allusion to Hamlet (Gamlet in Russian)»[8]. Cпустя почти полвека Эллендея вторит своему мужу, обращая внимание уже на другие аллюзии: действие романа разворачивается «в поместье «Ардис», будто перекочевавшем сюда из Джейн Остин через Льва Толстого и преображенном любовью Набокова к русским усадьбам своего детства»[9]. «И вот, когда мы начали издательство, Карл сказал: «Пусть будет «Ardis», потому что это комбинация России и Америки»», — вспоминает она.
Шестой дом по Неглинной улице, былая гостиница «Армения», уже снесенная, но зацепленная в настоящее именем нового отеля Ararat Hyatt, вполне мог бы претендовать на честь считаться местом рождения «Ардиса». Но и Неглинная, 6, подобно Красноармейской, 25, — не более чем еще один важный адрес в истории «Ардиса». Как, собственно, и Монтрё или Адаво Монтру, где Набоков впервые вывел имя «Ардис» на одной из карточек, на которых обычно писал свои книги.
Сам Карл Проффер называл другой адрес рождения издательства — Новые Черёмушки, «застроенные новыми уродливыми типовыми домами, выросшими вокруг старой Москвы. Таксисты из центра, хотя и не признавались в этом, лишь смутно представляли себе Большую Черёмушкинскую улицу»[10]. Там, в доме 50, корпус 1, в квартире 4 жила вдова Осипа Мандельштама, Надежда Яковлевна, которую Профферы впервые посетили 17 марта 1969 года. У нее были «светлые ведьминские глаза, мелкие кошачьи зубы и детская улыбка с легкой приправой яда», — вспоминает Элледнея[11].
«Со временем мы запомнили долгую дорогу от Ленинского проспекта до станции метро «Профсоюзная» и дальше, и по просьбе Н. М. — она боялась слишком заметного визита иностранцев — высаживались, не доезжая до нее. Перед ее домом, одной из трех одинаковых многоэтажек, «башен» (как она их называла), проходила трамвайная линия, но прямого трамвая или автобуса из центра не было, поэтому мы всегда приезжали на такси. Надо было перейти рельсы и по разбитой дорожке, губительной для автомобилей, обойти дом к ее подъезду. В подъезде было темно, как во всех домах, и попахивало мусором и канализацией. Дверь слева от тесного лифта открывалась в коридор, который вел к ее квартире»
