Ардаф - [67]

– Это колокол Храма пробил закатное время.

– Уже закат! – поразился Теос.

Чувствуя горечь от собственного бессилия избавить друга от его судьбы, Теос молча последовал за Сах-Лумой мимо склонившихся кипарисовых ветвей и поросших мхом стволов деревьев, что стояли подобно насмешливым языческим идолам. Оказавшись на открытом пространстве, Теос воскликнул от восторга, воздев руку и указывая на удивительную картину открывшихся небес. Сцена пугающего великолепия предстала их взорам! Через весь горизонт, что искрился бледно-зелёным светом, как подмороженная вода, облако, чёрное, как самая тёмная полночь, тяжело и неподвижно зависло, приняв форму огромного листа с золотою каймою по краям.

И вся эта чёрная масса замерла совершенно неподвижно; казалось, будто её сбросили с небосвода, и она, упав, так и осталась лежать. То и дело яркие вспышки молнии прорезали черноту её тела длинными стреловидными линиями оранжевого и серебряного цветов; в то же время чуть выше в небе ещё висело солнце, глядя сверху печальным алым пятном – шар тусклого огня, лишённый лучей.

Со всех сторон небо испещрили крапинки жемчужного цвета и неожиданные проблески словно бы горящего топаза; а ближе к земле расстилался тонкий голубоватый туман, прозрачная завеса, сквозь которую пейзаж обретал для зрителя странные оттенки и неземные цвета. Секунда – и тусклое солнце внезапно скрылось в нависшей тьме, оставив за собою лишь отсветы золотого и зелёного; нависшие пурпурные тени опускались с небес, затемняя их, как дым скрывает пламя; но огромная туча, пульсируя молниями, и не думала двигаться или менять форму, она зависла словно в ожидании торжественных похорон мира.

Очарованный странным видом небесного чуда, Теос в то же время смутно ощутил нереальность всего происходившего. Он, как уже бывало прежде, будто бы стоял перед необычайно эффектной картиной.

– Наконец-то буря! – сказал Сах-Лума с улыбкой на необычайно бледном лице в призрачном свете. – Она собиралась над нами весь день…

И с этими словами он вошёл в дом вместе с Теосом. В столовой они во второй раз поужинали по-королевски и после этого отправились в Храм Нагая пешком, ибо, как объяснил поэт, закон воспрещал пользоваться любыми транспортными средствами для этой цели. Даже сам король вынужден был смирять свою гордость и идти на службу пешком. Они как раз проходили мимо узкой, довольно тёмной улочки, зажатой с обеих сторон высокими изящными домами. Длинные мрачные тени собирались в этом самом месте, где на ограниченном пространстве тишина стала такой абсолютной, что можно было расслышать, как бьётся сердце. Вдруг желтовато-зелёный луч вспыхнул над мостовой, и верхний краешек луны осветил крыши домов, показавшись странным образом огромным и ярким. И тогда гулкий удар огромного колокола тяжело раздался в тишине, и Сах-Лума ускорил при этом свой шаг. Вскоре они добрались до конца улицы, где открылся обширный квадратный двор, со всех сторон обставленный огромными чёрными статуями, и, быстро миновав это пустынное место, они вышли к ослепительному свету – Храм Нагая во всём своём удивительном великолепии явился пред ними, демонстрируя искусную каменную резьбу на фасаде, похожую на тонкое кружево. От фундамента и до самой крыши Храм освещался яркими огнями, ступени, ведущие вверх, украшали цветы, двери стояли распахнутыми, и громогласный гул торжественной музыки наполнял горячий воздух тревожным дрожанием.

Каким образом удалось им пробраться через плотную толпу людей, Теос впоследствии не мог бы объяснить, однако вскоре они уже стояли внутри, около колонны из белоснежного мрамора, которая возвышалась подобно пальме, и вершина её терялась под сводами высокого купола. Повсюду витали ароматы цветов, сверкали драгоценными камнями священные идолы, однако высшее великолепие всего окружения составляла внутренняя святыня, доныне сокрытая от глаз любопытствующих серебристой завесой. Под сводами храма разнеслось торжественное пение хора, воздавая славу Нагае.

Теос и Сах-Лума стояли в специальной ложе, отведённой для короля; вскоре явился и он сам, как всегда разряженный в пух и прах, и уселся в мягкое кресло прямо напротив серебряной завесы храма – священного Покрова, скрывавшего алтарь. Сах-Лума занял место справа от него, а Теос – за спиной. Теперь каждый дюйм храмового пространства был занят людьми, и Теос подумал, что здесь собралось, должно быть, около пяти тысяч человек. Стройный хор продолжал возносить хвалебные гимны Нагае, и все взоры устремились на серебристую завесу, которая медленно-медленно отодвинулась в сторону, и во всём своём блеске и красоте явилась взорам толпы прекрасная Верховная Жрица Лизия, распустившись, словно белая лилия. Она предстала вся в белом, руки её оплетали длинные браслеты в виде змей, и на груди её сверкал драгоценными камнями символ в форме глаза. Лизия продолжила торжественную службу, во время которой гимны и песнопения дополняли гулкие удары колокола, придавая всей церемонии ещё больше пышности и торжественности; яркие разряженные дети выходили с цветами на сцену и исполняли замысловатые танцы. Король и Сах-Лума сидели рядом очень спокойно, наблюдая службу, однако Теос отметил, как оба они буквально пожирали глазами фигуру Верховной Жрицы, так что на ум ему снова пришло пророчество Хосрулы о запретной связи между королём и Лизией, сулившей столько бед Аль-Кирису. Наконец Лизия воздела руки и трижды провозгласила чистым мелодичным голосом: