Ардаф - [39]

– Прими свою долю! – сказал он с радостным блеском в прекрасных глазах. – Такие подарки – мой каждодневный жребий! Я могу выделить и тебе одну толику обильного урожая моей песни!

Невозможно было обижаться на столь очаровательное самодовольство, наивное зазнайство этого человека было столь же безобидным, сколь и довольство прекрасной девушки, одержавшей свою первую победу, и Теос с улыбкой принял цветы. К этому времени окружающая толпа уже разорвалась на небольшие группы, вся недоброжелательность народа полностью испарилась, и огромное число людей теперь покидало набережную и рассеивалось в различных направлениях по своим домам. Все, кто находился в радиусе слышимости речи Сах-Лумы, казались теперь чрезвычайно вдохновлёнными, словно им удалось снискать некое особенное удовольствие или привилегию. Упрёк от Лауреата явно считался лучше, чем награда из рук кого-либо ещё. Множество людей протискивалось к Теосу и пожимало ему руки, принося свои искренние извинения за предшествовавшее недопонимание, активно объясняя словами и жестами, что тот факт, что он был одет как они, побудил их считать его одним из горожан, а потому подчинённым законам королевства. Теос уже начинал чувствовать некоторую неловкость от чрезмерной вежливости и сердечности своих недавних гонителей, когда Сах-Лума вновь вмешался, резко оборвав извинения.

– Довольно! Довольно! Оставьте эти бесполезные слова! – сказал он повелительно, но доброжелательно. – Вы во всём выказываете своё тупое невежество и отсутствие такта. Ибо, касательно одежды, не по всему ли миру копируется так или иначе мода Аль-Кириса? Равно как и наш язык и литература становятся главным предметом изучения и наслаждения у всех учёных и образованных благородных особ? Мир вашему спору! Дайте нам уйти отсюда домой, – тут он повернулся к Теосу с грациозным приветствием. – Ты, мой дорогой друг, несомненно, будешь рад отдохнуть и восстановить силы после непочтительного отношения моих сограждан к твоей персоне.

Сказав это, он отдал лёгкий командный знак, собравшиеся люди расступились в стороны, и он, ведя Теоса под руку, прошёл через их ряды, разговаривая, смеясь и грациозно кивая на все стороны с наполовину добродушной, наполовину безразличной лёгкостью любезного монарха, который случайно кланяется кому-то из своих беднейших подданных. Когда он прошёл по цветам, лежавшим у него на пути, несколько девушек нетерпеливо рванулись вперёд, отталкивая друг друга в борьбе за то, чтобы завладеть этими особенно благословенными цветами, снискавшими удовольствие быть раздавленными его ногами, и, целуя их, они собирали цветы в небольшие букеты и гордо прикалывали к белым одеждам.

Ещё один восторженный крик «Хвала Сах-Луме!» взлетел со всех сторон, удаляясь всё дальше, и тогда остатки толпы быстро рассеялись, оставив набережную почти пустой, не считая присутствия нескольких человек, одетых в медного и голубого цветов одежды, которые начинали снимать и скручивать шёлковые тенты, сопровождая свой труд каким-то монотонным завыванием, которое, смешиваясь с медленным, скользящим течением реки, звучало столь же странно и заунывно, как шелест ветра в ветвях облетевших деревьев.

Тем временем Теос в компании своего нового друга начал выражать свою благодарность за недавнее спасение, но Сах-Лума отмахнулся от этой признательности.

– Нет, я лишь послужил тебе, как коронованный Лауреат всегда и должен служить младшему менестрелю, – сказал он с тем неописуемо восхитительным самообольщением, которое было столь эксцентричным и при этом столь обезоруживающим. – И я говорю тебе от всего сердца, что для вновь прибывшего гостя Аль-Кириса твоё первое приключение было весьма неудачным! Отказаться преклонить колени в присутствии Верховной Жрицы во время её Благословения было нарушением наших обычаев и обрядов, опасным для жизни и здоровья! Охваченная религиозным экстазом чернь беспощадна, и если бы я случайно не объявился на арене их действия…

– То я уже не был бы тем человеком, кто я есть! – улыбнулся Теос, глядя сверху вниз на лёгкую, гибкую, элегантную фигуру своего собеседника, когда он грациозно шагал рядом с ним. – Но то, что я не почтил Верховную Жрицу, явилось непреднамеренным недостатком сообразительности у меня, поскольку если это была Верховная Жрица – это ослепительное чудо красоты, исчезнувшее на скользящем корабле в своём триумфальном сплаве вниз по реке, словно бесценная жемчужина в чаше из золота…

– Ай-ай! – и тёмные брови Сах-Лумы изогнулись в лёгком недовольстве. – Не нужно столько красивых слов, умоляю тебя! Ошибиться здесь невозможно – это может быть одна лишь Лизия!

– Лизия! – прошептал Теос мечтательно, и это мелодичное имя слетело с его губ мягким шипящим звуком. – Лизия! А я забыл преклонить колени перед этим очаровательным, прекрасным созданием! О глупец, лесной болван! О чём я только думал? В следующий раз я искуплю свою вину! Неважно, какую веру она представляет, – я расцелую пыль у её ног и этим искуплю свой грех!

Сах-Лума взглянул на него с несколько подозрительным выражением.

– Что? Неужели ты уже уверовал? – легкомысленно спросил он. – И теперь станешь одним из нас? Что ж, тебе поистине придётся целовать пыль у ног твоей дражайшей Лизии. Никаких полумер не достаточно там, где действует она – Неприкасаемая и Непорочная, – и в этом прозвучал слабый намёк на насмешку и одновременно печаль. – Любить её для многих мужчин является совершенной необходимостью, но Целомудренная Жрица Солнца и Змеи принимает любовь подобно статуе: до дрожи трогая других, сама она остаётся холодной!