Арбузный король - [69]

И он широко взмахнул руками, охватывая этим жестом всю панораму гибели и разрушения и явно возлагая на меня вину за происходящее.

— За что, сынок? — спросил он. — За что?! Никто не просил тебя приезжать в наш город, как никто не просил об этом и ее. Что такого мы вам сделали? Мы жили своей жизнью и никого не трогали. Почему вы не можете просто оставить нас в покое?!

Произнося последние слова, он схватил меня за горло и начал душить. Я попытался оторвать его руки, но они были твердыми как сталь, а я быстро слабел. Я не мог вдохнуть и чувствовал, как кровь все сильнее пульсирует у меня в мозгу, стуча в барабанные перепонки, но тут на помощь пришла Люси, великолепным ударом в челюсть отправившая Снайпса в нокдаун. Он тяжело рухнул на колени; из глаз его лились слезы, а с губ срывались невнятные мольбы о милосердии.

— Как ты посмел? — строго спросила его Люси. — Разве так обращаются с королем?

Там мы его и оставили — стоящим на коленях в кольце огня, с арбузными побегами, обвивающими его лодыжки и бедра. В конце концов, любое, даже неудачное, жертвоприношение все-таки лучше, чем никакого жертвоприношения вообще.

_

Вот и все. Город сгорел дотла. Исчез без остатка. Канула в вечность вся их история, а заодно и моя, о чем лично я не очень сожалею. Игги, миссис Парсонс, Эл Спигл, Шугер, Старик, Иона Плотник, Бетти Харрис, Винсент Ньюби, Терри Смит и все прочие — эти люди не остались бездомными. Данное слово к ним не подходит, ибо лишились они не своих домов: они лишились своего города. Когда мы с Люси покидали его той ночью, Эшленд еще горел, а то, что не горело, подверглось нашествию агрессивно разраставшихся арбузных побегов. Мы отъехали уже довольно далеко, но город был по-прежнему виден с дороги; багровое зарево, поднимавшееся над верхушками сосен, сигнализировало о том, что разрушительный процесс продолжался.

Уезжали мы молча. Я то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, а Люси ни разу не обернулась; она все время смотрела вперед и не произнесла ни слова. Шорох колес по асфальту был единственным звуком. Мы спустились с холма, миновали заправочную станцию и направились на юг по 31-й автостраде. Оглянувшись, я не увидел зарева — вот теперь можно было с уверенностью сказать, что мы вырвались. По шоссе мчались другие автомобили, в которых сидели люди из других городов, и мы были просто одними из многих, кого эта ночь застала в пути. Когда стрелка спидометра приблизилась к шестидесяти, мотор начал вибрировать, но это было в порядке вещей. Старенькая машина была куплена отцом еще до моего рождения; это на ней он совершил бросок в Эшленд восемнадцать лет назад. Потом у него появилась новая (сейчас на ней ездит Анна), но он сохранил и старушку, чтобы я не оказался безлошадным, когда мне стукнет шестнадцать. Он оказался прав: машина мне пригодилась.

— Люси, — позвал я ее наконец.

Она взглянула на меня и осторожно улыбнулась. Все-таки она была застенчивой. Даже после всего, что с нами произошло, — а может, как раз именно поэтому, — она была застенчивой.

— Что, Томас? — сказала она.

— Ничего. — Я отрицательно покачал головой.

— Ничего? В самом деле ничего?

— Да. Я хотел сказать — это пустяк.

— Что — пустяк? Скажи мне.

Я сменил полосу: водитель сзади мигнул фарами, прося уступить дорогу.

— Я, собственно, вот о чем — ты это слышишь?

— Что? — спросила Люси.

— Машина. Какой-то странный звук.

Примерно с минуту она прислушивалась, а после кивнула:

— О'кей. Я это слышу. Типа «свуш-свуш-свуш».

— Это не тот звук. Она всегда так звучала. Это другой, типа «кринк-кринк». Послушай.

Мы прекратили разговор и стали слушать звук. Было видно, что она старается, — лицо ее застыло, а глаза широко открылись, но не фокусировались на чем-то конкретном; долгое время она даже не моргала, а затем повернулась ко мне и сказала:

— Не слышу, Томас.

Я пожал плечами:

— Возможно, это пустяк.

— Возможно, — согласилась она.

Она подняла босые ноги и уперлась ими в приборную доску; ночная рубашка сползла с ее высоко задранных коленей. Мы миновали указатель: «Бирмингем, 57 миль». На мне все еще была одежда, которую меня заставила напялить миссис Парсонс. В моем кармане лежала записка Люси. «Надеюсь, вы хорошо проведете время в нашем милом городке». А Люси сохранила золотое семечко. Она держала его на раскрытой ладони и смотрела на него так, будто оно должно было ей что-то подсказать или разъяснить. Я знал, что семечко тут не поможет, и собрался ей об этом сказать.

— Люси, — сказал я. — Послушай…

Но она подняла руку, призывая меня к молчанию. На другой ее ладони лежало семечко. Она наклонилась вперед, глаза все так же широко открыты, и вот на лице ее появилось просветленное выражение, словно она только что поняла что-то очень важное.

— Так и есть, — сказала она.

— Что? — спросил я. — Что «так и есть»?

— Звук, Томас. Теперь я его слышу. Это звук типа «ка-чинг, ка-чинг». Слышишь?

И мы стали вместе прислушиваться, как будто это была песня с трудноразличимыми словами.

— Да, это «ка-чинг», — сказал я. — Типичный «ка-чинг».

Она взглянула на меня:

— А «ка-чинг» — это опасно?

— Иногда.

— Но этот звучит вполне безобидно.